Ябеда
Шрифт:
Стягиваю с себя промокший кусок ткани и не раздумывая надеваю любимые бесформенные джинсы, спортивный топ и цыплячьего цвета футболку оверсайз. Вот она, я! Именно такая — непутёвая, немодная, некрасивая, совершенно не вписывающаяся в местную жизнь! Но сейчас понимаю: становиться другой не хочу, как и не хочу больше прятаться и исподтишка выуживать по крохам информацию. Зачем, когда можно задать любой вопрос в лоб?
Затягиваю шнурки на кедах и вылетаю из комнаты. На ходу подсушиваю волосы и специально не прячу за ними шрам. Если кому неприятно на него смотреть, пусть отворачивается сам!
На всех
— Добрый вечер! — Чёртова смелость опять даёт дёру.
— В этом я уже не уверена, — поджимает губки мама. — Что за вид, Тася?
Повожу плечами, притворяясь, что меня нисколько не задевает реакция матери.
— А что не так? — Набрав в лёгкие побольше кислорода, подхожу к столу. Пускай Савицкого здесь нет и мои вопросы заведомо останутся без ответа, но не убегать же теперь, поджав хвост. — Сейчас все так ходят, мам!
— Где ходят? — Родительница раздувает ноздри.
— Не надо, Лиза! — вступает в разговор Вадим. Отложив в сторону приборы, он обхватывает мясистой ладонью изящную мамину, а потом обманчиво мягко смотрит на меня. — Ты решила составить нам компанию, Тася?
— Да… — Под пристальным взглядом отчима я немного робею. — Если можно…
— Разумеется. — На одутловатом лице Мещерякова расцветает улыбка. — Присаживайся, Таисия. Лизонька, попроси Наташу накрыть для дочери.
На мгновение мама не меньше моего зависает, недоуменно выискивая на лице мужа признаки нездоровья, но всё же покорно выполняет просьбу и, промокнув губы салфеткой, встаёт и отправляется на поиски кухарки.
— Я могла и сама положить себе поесть… — Неловко ёрзаю на стуле, но вмиг слетевшая с губ Мещерякова улыбка вынуждает меня замолчать.
— Так, значит, просьба матери для тебя пустой звук? — дождавшись, когда мы останемся наедине, начинает он. Его показная учтивость моментально сменяется привычным безразличием.
— Мне было страшно сидеть в комнате одной! — Выпучив глаза, наблюдаю, как Вадим гоняет по тарелке маслину.
— И что тебя напугало?
— Точнее, кто, — продолжаю разыгрывать испуг. Если уж мне суждено быть изгнанной взашей, то хоть не напрасно. — Я всего на минуту выбежала во двор, а в мою комнату ворвались.
— Даже так? — Отчим приподнимает брови, а я смотрю на его грузную фигуру и отчётливо понимаю: это точно был не он. — Думается мне, тебе просто стало скучно, Тася. Да и кому бы понадобилось врываться к тебе?
— Савицкому.
— Не выдумывай! Гера уехал в город к друзьям.
— У него есть друзья? — Мой наигранный страх сменяется неподдельным удивлением.
— Что в этом такого? — хмурится Мещеряков.
— Он же псих…
Чёрт! Ну вот опять ляпнула, не подумав!
— С чего ты взяла? — Вадим забывает об ужине и даже не слышит маминых шагов. Его дотошный взгляд всецело прикован ко мне, как будто для него имеет значение, что я отвечу…
— Разве это секрет? — Сцепляю в замок руки под столом. — Гера всегда был странным, молчаливым, отрешённым. Да и какой здоровый человек будет жить на чердаке, правда? Или выкидывать из окна мебель? Или дрожать от малейшего прикосновения?
— Довольно! — шипит отчим. — Интересно, когда ты успела, Тася, получить профильное образование, чтобы вот так ставить диагнозы людям?
— Милый… — Мама чувствует неладное и подходит к мужу со спины. Ласково проводит ладонью по его напряжённым плечам, пытаясь успокоить. — Тася в силу юного возраста не смыслит, что говорит. Не бери в голову!
— А что я такого сказала? — Меня задевает, что мать снова на стороне отчима. — Ваш ненаглядный Гера сегодня разбил мне лоб и едва руку не сломал. Что я должна о нём думать?
— Тебя, кажется, просили не высовывать носа из своей комнаты! — злится Вадим, пропуская мимо ушей мои жалобы, а потом резко встаёт из-за стола. — Лиза! — обращается к матери. — Когда там твоей дочери восемнадцать? На днях? Надеюсь, она понимает, что более никто не удерживает её насильно в нашем доме!
Его слова подобны пощёчине. Я силюсь понять, чем хуже Ники. Почему ту он удочерил, а меня ненавидит всеми фибрами души? Но больше всего добивает реакция мамы. Она снова занимает сторону мужа.
— Дорогой, ты прав! — Цокая каблучками, мать спешит за своим толстяком и даже не обернётся. — Тасе уже завтра восемнадцать, и она может…
Съехать? Исчезнуть? Перестать действовать на нервы? Я не слышу, чем заканчивается разговор старших, да, если честно, и не особо жажду узнать. Осознание собственной ненужности кирпичом ложится на сердце, и непрошеные слёзы катятся по щекам. Как же я и сама хочу уехать отсюда куда угодно, лишь бы больше никогда никого из этого дома не видеть!
В расстроенных чувствах возвращаюсь в комнату. Обняв подушку, делюсь с ней своими переживаниями, а потом засыпаю. Дурацкий день! Дурацкая жизнь!
Я вскакиваю посреди ночи от резкого грохота. Так гремит во время грозы, но звёзды за окном ярким сиянием намекают, что непогода здесь ни при чём. Уже хочу снова заснуть, как звук повторяется и, кажется, становится только громче. По телу будоражащими волнами расходится страх. От понимания, что в этом крыле дома я совершенно одна, и вовсе спирает дыхание. Вскочив с кровати, запираю комнату на ключ и, прислонившись к двери ухом, с опаской прислушиваюсь к шуму, который, как назло, даже не думает стихать, правда, всё отчётливее напоминает стук — отчаянный, безнадёжный, словно прямо сейчас кто-то ищет спасения, ломясь во все подряд закрытые двери. Жуткие картинки в голове сменяются неотвратимой потребностью прийти на помощь. Вопреки здравому смыслу отпираю дверь и шагаю в неизвестность. По тёмному коридору иду на звук. Чтобы не упасть, держусь за стену. Наверно, будь я поумнее, позвала бы на помощь. Жаль, дельные мысли приходят в голову слишком поздно.
Я почти не дышу, когда странный звук приводит меня к бассейну. Ненавистная глубина, дежурный свет с тусклым оттенком синего, запах сырости и безнадёги — хватает привычных вещей, чтобы всё внутри скукожилось от страха. Но стоит найти возле двери Савицкого, и ноги начинают подкашиваться.
Согнувшись в три погибели, Гера сидит на белоснежном кафеле и из последних сил дубасит кулаком по пластиковому контейнеру для сырых полотенец. Недолго думая, нахожу выключатель и врубаю свет на полную. Хочу возмутиться безобразным поведением Геры, но мысли трансформируются в истошный визг, когда я замечаю на полу тонкие ручейки крови.