Ябеда
Шрифт:
— Лёд выдержал? — испуганно округляю глаза, заведомо предчувствуя ответ.
— Нет. Треснул. Сразу.
— Господи! И как Савицкий выжил? Его Ар спас?
— Не смеши меня, Тася! Что может сделать одиннадцатилетний пацан против целой стихии?
— Тогда как?
— Падая, Гера налетел на штырь. Кусок арматуры, к которому летом обычно крепили лодки. Он до кости разодрал ногу, но это уберегло его от смерти. Зацепившись, он сумел не уйти полностью под лёд. А на ваши с Аром крики успел прибежать Сашка.
—
Но, глядя на то, как Мещеряков весь сжался, начинаю понимать, что это ещё не конец истории.
— Не совсем. — Вадим стискивает зубы, словно боль от воспоминаний бьёт его под дых. — Ты и Арик отделались лёгким испугом. Вон, ты даже не помнишь ничего. Гера, потеряв много крови и получив обморожения, несколько недель на грани жизни и смерти провёл в реанимации. А Сашка… Сашка, спасая сына, сам выбраться не смог… Он ушёл под лёд на глазах у Геры.
Чувствую, как к горлу подступают едкие слёзы, и даже представлять не хочу, каково это — видеть, как единственный родной человек умирает на твоих глазах.
— Гера поэтому не выносит меня и Ара? Верно?
— Вы напоминаете ему о том дне. Первое время он вообще не мог выходить на улицу, видеть воду, озеро, пирс. Но со временем остались только вы с Аром и глубина — три главных триггера моего мальчика. Теперь ты понимаешь, почему я прошу тебя съехать?
— Да. Но у меня есть ещё вопросы.
— Спрашивай!
— Почему Гера живёт здесь? Где его мать?
— Марина сейчас в Австралии. У неё новый муж и трое детей. А Гера со своими проблемами ей не нужен.
— А за что Турчин нас ненавидит? Ведь, по сути, это он во всём виноват?
— Быть может, ему тоже больно об этом вспоминать? — поводит плечами Вадим и потихоньку встаёт на ноги, разминая затекшие от долгого сидения мышцы. — Поверь, Арику пришлось несладко. Он в своё время прошёл не меньше психиатров и медицинских комиссий, чем Гера.
— Боролся с чувством вины? — спрашиваю, глядя на отчима снизу вверх. Мне нисколько не жаль Ара — напротив, внутри зарождается что-то тёмное, гнетущее, так сильно напоминающее ненависть. Мало того, что Турчин, пусть и не специально, но загубил жизнь Геры, так он ещё и надо мной измывается как хочет!
— Скорее, не хотел эту вину признавать, — бросает напоследок Вадим и уходит. Правда, через пару шагов резко тормозит, бегло смотрит на часы, а потом на меня. — С днём рождения, Тася! И, пожалуйста, иди спать!
Глава 7. Темнота
Необдуманные глупости — моё всё.
Ты тоже мой!
Кабинет психолога
Конец ноября
— Вы обещали, что станет легче!
Выныриваю из своих воспоминаний. Во рту пересохло. Да и с каждым новым словом становится сложнее дышать. Зря я купилась на уговоры психолога и пустила постороннего человека в свою душу. Моя чернильная пустота не терпит встряски, теперь знаю, но остановить расползающееся по венам уныние не в моей власти.
Ещё эта дурацкая метель за окном. Как в тот день, один в один…
— Я не обещала мгновенного результата, девочка! — Татьяна Ивановна щекочет меня въедливым взглядом. Она давно переместилась в уютное кресло, а кофе в её чашке уже час назад закончился.
Наш сеанс затянулся, и папа, уверена, не находит себе места. Но сегодня мы не ищем лёгких путей.
— Зачастую лечение бывает болезненным, — в подтверждение моих домыслов произносит Татьяна Ивановна, задумчиво постукивая пальцами по плюшевой обивке кресла. — Но результат того стоит. Так что же произошло дальше? Ты послушала отчима и съехала?
— А вы сами как думаете?! — огрызаюсь в ответ. Меня бесит, что эта женщина без стука врывается в мою голову и хозяйничает там, как у себя дома.
— Думаю, Мещеряков не сказал тебе всей правды. Я угадала?
— Так нечестно! — закатываю глаза. — Вы наперёд знаете финал.
— Согласись, к любой концовке можно прийти различными путями.
— О чём вы?
— Боюсь прозвучать грубо, но у нас у всех один финал. — Грустная улыбка касается губ Татьяны Ивановны. — И в этом смысле жизнь — это просто дорога к финишу. Какой она будет, мы выбираем сами. Глупо останавливать выбор на той, что под горку и без препятствий. Это с виду она самая простая, а на деле просто самая быстрая.
— Выходит, я дура! — хмыкаю, не скрывая горечи в голосе.
— Почему же, Тася? — Татьяна Ивановна ведёт бровью, делая вид, что не понимает.
— Я выбрала именно такую! — чеканю грубо.
— Ещё не поздно свернуть, — подмигивает она и снова улыбается — на сей раз по-доброму и искренне, отчего желание спорить мгновенно улетучивается.
— Ладно! — закрываю тему и с новой силой начинаю заламывать пальцы на руках. Знаю, что дальше последует лавина вопросов, и даю психологу ещё один шанс вернуть меня к жизни.
— Как ты думаешь, почему отчим не сказал тебе правду? — Татьяна Ивановна не заставляет себя долго ждать.
— Не потому, что не хотел, — зачем-то оправдываю Вадима. Впрочем, я просто пытаюсь быть честной. — Уверена, Мещеряков и сам до сих пор её не знает…
— А ты? Тася, ты знаешь правду?
— Сейчас — да.
— Расскажешь?
— В ту ночь я ошиблась. Сделала по-своему. Позволила дурацкому состраданию взять над собой верх. Я пожалела об этом, сильно, хоть и не сразу.
— Что ты сделала Тася?