Яд вожделения
Шрифт:
И отказать – тоже невозможно.
11. Новый насест для новой голубки
Катюшка не намерена была откладывать дело в долгий ящик. По ее мнению, все должно было свершиться мгновенно, и, надо отдать должное, коварный план, сложившийся в ее бойкой головушке, позабавил бы даже кардинала Ришелье, того самого, о коем ныне здравствующий российский государь Петр Алексеевич говаривал, что отдал бы ему половину своего царства – лишь бы тот научил, как управлять другою половиною. Ришелье, впрочем, давненько уже отправился в мир иной, да никто в России о нем знать не знал, в том числе и Катюшка, ну а кабы она знала, то непременно невзлюбила бы сего великого человека, многие, весьма многие действия которого были направлены против женских клюк, сиречь хитростей…
Разумеется, после того как Алена
За «хлопоты», как это называла Катюшка, она пообещала Алене держать ее при своей особе сколько понадобится для распутывания загадочных и печальных обстоятельств ее жизни, и Алена всерьез опасалась, что ей придется ходить в Катюшкиных горничных девках до самой старости. Ни ей самой, ни другу Ленечке, который, счастливо избегнув лап Тайной канцелярии, жил теперь у родителей тихо-мирно, затаясь, только изредка делая вылазки для отыскания секретов Никодимова прошлого, не удалось выяснить ничего мало-мальски путевого. Слишком многие Никодима ненавидели, слишком многие желали ему смерти. Кто угодно мог подкупить любого работника, чтобы влил отраву хозяину в заморское винцо! И хотя Ленька уверял, что «нутром чует», будто над Никодимом свершил свою месть тот израненный, истерзанный пленник, которого они когда-то с Аленою спасали, это казалось ей нелепицей. Она склонялась к тому, что убийцей был один из работников – пусть и по чужому наущению. После вступления Ульяны Мефодьевны в права наследства они все остались при ней. Правда, злая баба двоих уже выжила со двора, но Леньке удалось их отыскать. Проявив немалую хитрость, потратив изрядные деньги в кружалах и споив этим двум вёдра зелена вина, Ленька был убежден: они знать ничего не знают и видеть ничего не видели. Оба были слишком робкими, богобоязненными людьми, чтобы не только погубить чью-то душу – свою бы спасти! – но даже противостоять Ульяниной безрассудной лютости. И теперь Алена непрестанно думала думу: как бы исхитриться и столь же дотошно попытать прочих работников? Лучше всего это сделал бы такой же, как они: скотник, дворник, воротник, [85] сторож… Однако пока что никого внаем Ульяне не требовалось, и сколько ни шнырял Ленечка вокруг ее двора, никак не мог туда законно проникнуть.
85
Привратник (старин.).
Но сейчас первой заботой для Алены сделалось Катюшкино «освобождение».
На другой же день новое платье доставили. Собственно, шилось оно для Катюшки и уже было почти готово, так что мастерице пришлось только подогнать лиф, а к подолу приметать новую фалбалу (Алена была повыше и потоньше подруги) – и все!
Часа два под неусыпным Катюшкиным присмотром Алена вздыхала глубже и глубже, пока не навострилась с одного вздоха разрывать поясок, на котором держалась нижняя юбка.
Решено было до самого последнего мгновения не позволять Фрицу давать волю рукам: преждевременное зрелище столь доступных прелестей могло и вовсе охоту отбить у еще не окрепшего жеребчика!
Алена старалась не думать о том, что будет, ежели эту охоту отбить не удастся. Одна мысль о мужских объятиях заставляла ее холодеть. К горлу подкатывала тошнота, и не раз она уже готова была отказать Катюшке, пусть даже та, разъярясь, и выгонит ее вон. Но вот как-то, глядя на возбужденное лицо подруги, рьяно перешивающей тесемку Алениной юбки, чтоб не лопнула раньше поры, она остро пожалела Фрица. Вот, ходит там где-то в своем Приказе, знать не зная, какие строят супротив него козни. И во главе заговора – кто? Его ненаглядная Катюшхен, которую он окружил всей мыслимой и немыслимой заботой и в бореньях с которой на постели подорвал свое мужское здоровье. Катюшка была вынослива, как молодая кобылка, а любовный пыл ее никогда не угасал. Она могла бы сутками не вылезать из постели, оставаясь при этом все в одном положении – с широко разведенными ногами. Это какой же мужик такое выдержит?!
Словом, стоило Алене пожалеть Фрица – и она поняла, что в завтрашний день глядит уже спокойнее. К тому же Фриц, даром что немец, был собою пригож: высокий, статный, светлоглазый, и Алена порешила, что будет представлять на его месте того беспутного и незабываемого Егорушку, с коим она год назад – всего лишь год! А чудится, жизнь миновала! – так самозабвенно любилась в Иванову ночь на лесной поляне.
Фриц – это не жилистый, малорослый Фролка, не волосатый, потный Никодим. С ним небось будет легче… И ведь всего только один раз! Авось и ни одного разу не будет, ежели лечение Фрицу впрок не пошло.
Подумала так – и от сердца отлегло. Авось да небось – первейшее русское успокоительное, похлеще валерианы действует!
И вот роковой день настал! Уже с утра Катюшка вела себя так, будто встала не с той ноги. Она дулась, капризничала, то принималась плакать, то язвила, то хохотала – словом, старалась изо всех сил, чтобы сделаться противной и Алене, и Фрицу… и даже себе самой. Отбыл Фриц из дому совершенно уничтоженный и притом взбешенный. Тотчас принялись увязывать богатства, хранившиеся в шкапу: Катюшка намеревалась отступить с поля боя как можно поспешнее.
Когда все было готово, она разоделась, напудрила с помощью Алены волосы, раскрасила личико – и отбыла на вечеринку, куда они были званы вместе с Фрицем, но, поскольку она наотрез отказалась туда ехать, пришлось отказаться и ему. Надо ли объяснять, что и это было частью задуманного плана, хитрой уловкою, которая подействовала на вернувшегося Фрица, как удар обухом?
Да, он выглядел изрядно раздосадованным, когда Алена чуть ли не с порога сообщила ему, что его ветреная возлюбленная в одиночестве укатила танцевать! В первую минуту ей показалось, будто она поспешила с известием и что он тут же кинется на этот бал, к «Катюшхен», однако достоинство немецкого рыцаря возобладало над порывом нежного любовника. Фриц сделал губы в ниточку и промаршировал в светлицу, служившую ему кабинетом.
Притаившаяся за стенкой Алена с замиранием сердца слушала, как он мечется туда-сюда, грохоча каблуками. Время уходило, но Фрицу под горячую руку она опасалась попадаться. Шуганет – и все, лопнут Катюшкины хитромудрые придумки, как должен лопнуть поясок! Поэтому она дождалась, пока за стеною стихло, и, отводя глаза от кивота, убранного шитыми жемчугом и каменьями убрусами, – стыдно было! – перекрестилась и осторожно торкнулась во Фрицеву дверь.
Послышались торопливые шаги, и Фриц распахнул дверь с таким радостным выражением, что Алена едва не бросилась прочь от раскаяния, накатившего жгучей волной. Он небось думал, что Катюшка воротилась!.. Лицо Фрица тут же разочарованно вытянулось:
– Это вы, Ленхен? Что-то слючилось?
«Эх, стыд под каблук, совесть под подошву!»
Призвав на помощь всю свою развязность, Алена сделала шажок вперед, Фриц принужден был посторониться, и она втерлась в комнату.
Неприметно огляделась. Фриц был аккуратен просто нечеловечески, всякая вещь у него всегда лежала на своем месте. Вот и сейчас: ничто в комнате не свидетельствовало о расстроенном состоянии ее владельца. Трубки, кисет, книги, макеты пушек – Фриц был артиллеристом. Правда, обивка на шелковой французской лавке, «канапе» называемой, помята, лежат листки с рисунками пушек, а на полу стоят башмаки. Верно, Фриц читал лежа. Как он, такой долговязый, ухитряется лежать на такой крошечной лавчонке? Как на этом – на этой? – канапе вообще можно лежать? Впрочем, именно сие Алене и предстоит вскоре выяснить, ибо ни одного предмета, на коем можно творить любодейство, в комнате не было. Стулья узкие; разве что стол, но на нем все разложено и расставлено в безупречном порядке, который Фриц вряд ли захочет нарушить даже в порыве неудержимого желания! Однако пока что Алена возбудила в нем отнюдь не желание, а скорее раздражение. Заметив, что он недовольно хмурится, Алена прикрылась, как щитом, книжкою.
– О, герр Фриц, прошу у вас прощения за назойливость… Но я читаю сие замечательное сочинение доктора Хрюндига о применении трав в лечении болезней и никак не могу перевести некоторые слова.
Фриц взглянул на Алену не без интереса. Он, конечно, знал, что подруга его любовницы сведуща в травах, а когда она в одночасье свела пять бородавок с его ладони, завязав над каждой шелковинку и зарыв их потом в навоз (как шелковинки сгнили, так и бородавки сошли!), Фриц стал относиться к ней даже не без некоторого почтения. Но чтоб читать печатное медицинское сочинение на немецком языке! И где она его только раздобыла?