Ядерные ангелы
Шрифт:
– Откуда ты все это знаешь, сынок? – спросил я, заранее зная ответ.
– Батя, ведь я… – В руке Патрика натужно завибрировал телефон.
А потом из динамиков раздался – что за чертовщина?! – «Полет валькирий».
– Это тебя. – Улыбаясь, сын протянул мне трубку.
Взглянув на экран, я мысленно – чтобы не огорчать отпрыска – застонал. Только позитивной беседы с Миленой мне сейчас не хватало, ее искрометного юмора и неиссякаемой доброжелательности. Я же так люблю, когда она называет меня неудачником, поминает свою свекровь и желает бывшему супругу адских мук еще при жизни.
– Ты ответишь маме?
– Конечно же, – я кивнул Патрику, – нет.
И сбросил вызов.
Тут же телефон в моей руке вновь зажужжал шмелем, засунутым в спичечный коробок. Вздохнув, я отвел его в сторону и большим пальцем мазнул по зеленой трубке-пиктограмме. Вместо привычно-ожидаемых воплей и угроз из динамиков полилось чуть ли не ласковое воркование, в котором помимо прочих тревог за меня и сына я различил вопрос: «Когда вернетесь? Когда вас ждать? Я пирожков напеку, Максик, твоих любимых».
Это решило все.
В последний раз, когда Милена стряпала сама, я и сын поддались на ее уговоры и отведали-таки ее омлет. С виду сие блюдо выглядело уже кем-то съеденным и исторгнутым естественным путем, а по вкусу напоминало горелую покрышку, промаринованную в синильной кислоте.
Патрик и я потом неделю провалялись с пищевым отравлением.
Так что если выбирать между гарантированной лютой смертью от пирожков моей благоверной и шансом спасти Землю малой кровью на чужой территории, то…
Я поднес телефон к уху:
– Не жди нас скоро, дорогая. У нас еще есть дела. Верно, сынок?
Подмигнув мне в ответ, Патрик кивнул. Позади него замерцало, обретая материальную сущность, здоровенное яйцо, способное перебросить нас бог знает куда. В кафе стало подозрительно тихо. Только официантка уронила мою пустую чашку, не донеся ее до мойки.
– Девушка, я отменяю заказ. – Вместе с Патриком я шагнул к Лону.
Самое время опять спасти наш мир. Ведь если не мы, то кто?
Эпилог
– Батя, я не был первым. Ликвидаторы и раньше отказывались служить своим создателям-путникам. Они уходили далеко в глубь свободных миров, чтобы жить там. И везде, где они находили приют, их деяния навсегда оставались в истории мира. Они ведь обладали многими способностями. Лечили аборигенов, иногда даже воскрешали их. Могли передвигаться по непригодным для этого средам. Мгновенно синтезировали из одних веществ другие. Все это и много другое входило в их базовые навыки.
Пустые здания впереди, сзади, с флангов.
Ветер воет, запутавшись среди бетонных ребер, с которых содрали плоть стекла и пластика. Из-под этих ребер вырвали внутренности – мебель, шторы и весь тот хлам, что принято называть вещами – и швырнули на потрескавшийся асфальт.
Да, у нас под ногами дорога, хоть некоторые трещины шириной метров пять. Подходить и смотреть в такие провалы мне быстро разонравилось. Там темно. Там нет дна, но что-то там все-таки есть. И оно копошится, наблюдает и ждет подходящего момента.
А еще тут ветер. Сильный. Он несет облака пепла, жирной копоти, прилипающей к бетону, оставляющей на нем маслянистые пятна. Почему-то мне кажется, что, если коснуться такого пятна, будет больно. В сером, низко нависающем над зданиями небе сверкают молнии – одна, вторая, сплетение из десятка. Постоянно рокочет гром.
Вдоль дороги – ржавые остовы машин. Я по привычке с ходу пытаюсь определить, что за марки – вон там «мерседес» вроде, а слева – тележка отечественного производства, хотя… Не может тут быть немецких тачек, это иной мир, у них тут свои лимузины были. Но как же все тут похоже на наше, привычное. Братья по разуму, что ж вы сделали со своей Землей – чужой для меня, но все-таки Землей?!
Причудливо изогнутые столбы, вывернутые «с корнем» бордюрные камни, в витринах магазинов торчат манекены, наряженные в полусгнившую одежду, вроде кимоно дзюдоистов, только с карманами. Небось предки путников любили засовывать руки в карманы…
Впереди – метров сто – громадную глыбу то подбрасывает, то опускает к выжженной земле, на которой ни травинки. Тут и там материализуются блины, обхватывая собой пролетающий низко мусор, тут же его выплевывая и становясь бесцветными.
– Да уж, это не Чернобыль, – говорю я. – Тут все поинтересней будет.
– Добро пожаловать в мир путников, – слышу я из-за спины голос Патрика. – Батя, я хочу, чтоб ты знал: наши шансы на успех ничтожно малы.
– Спасибо, сынок, утешил. И все-таки мы победим. – Я вижу, как из развалин выскакивают какие-то твари, и нет чтобы своими делами заняться, – бегут к нам. А с крыш соседних зданий, как по команде, поднялись в неприветливое небо эскадрильи гарпий. – Непременно победим. Если уж ввязался в драку, сынок, так дерись!
У меня есть одна привычка, о которой я еще никому не рассказывал. Когда мне страшно, я пою.
И потому я начинаю, а Патрик подхватывает:
Не требую награды, почета не хочу,Скажите, если надо, приду и защитю.Не нужен мне ни порох, ни пули, ни пыжи,Пока в моих патронах огонь моей души. [34]Мы победим.
Потому что мы – люди!
34
Песня охотника из кинофильма «Про Красную Шапочку». Музыка – Алексей Рыбников, слова – Юлий Ким.