Ядовитый воздух свободы
Шрифт:
— Подобралась?
— Я спала с ними, дурачок.
Магдалена зажмурилась. Это совершенно отвратительный день. Отвратительная идея. Она понятия не имела, какой была ее мать. Мария не рассказывала о молодости, а дочь и не спрашивала, занятая текущими переживаниями, упреками и придирками. Она не верила не единому слову и как будто узнавала историю, но не могла выловить из недр памяти четко структурированную информацию. Только образы, намеки.
— В этом и состояла… ваша жизнь? — безэмоционально спросил Грин.
— И в этом тоже, — бодро ответила писательница так, будто они обсуждали ее новый роман. — Но официально, конечно же, нет. И даже не в вокале. Я работала в лаборатории «Сикстелла». Это было совместное предприятие всех исследовательских институтов города. Тогда все в нем работали. В него утекла рабочая сила, обескровив другие лаборатории.
«Сикстелла». Магдалена никогда о такой не слышала. Ощущение фальши наваливалось все с новой силой. Магдалена посмотрела на Грина, но не смогла прочесть по его лицу истинных мыслей.
— Что вы там делали?
Мария задумалась.
— Как это назвать? Вот есть слово такое: хостесс. Самое правильное определение. Я организовывала переговоры.
— Видели какие-нибудь подозрительные документы?
Она покачала головой:
— Нет, никаких. Я должна была встречать важных гостей, заказывать правильную еду, алкоголь и другие вещи, если вы понимаете, о чем я… а вы понимаете, детектив. Вижу это по вашим глазам. Я должна была сделать так, чтобы каждый мужчина и каждая женщина, посещавшие «Сикстеллу», оставались довольны. Я понятия не имею, что они там делали, но это было нечто грандиозное. Как вы думаете, откуда я знаю языки? Ах, забыла, вы не в курсе, что я пишу и сразу перевожу свои романы на три языка. Так вот, я точно знаю, что в эту лабораторию приезжали со всего мира.
— Прямо-таки со всего? — подначил ее Грин.
— Я говорила с ними по-испански, по-французски, по-немецки и по-английски. Были британцы, американцы, немцы, французы, канадцы…
— И что, вы понятия не имеете, чем занималась лаборатория?
— Вот этого я как раз не говорила, детектив. Вы же первоклассный специалист, а не видите лазейки, которые я вам оставляю. Я сказала, что не видела документов. Но кое-что знаю. Вы понимаете, о чем я, не так ли?
Магдалене захотелось вылить ей на голову кофе. Мария не просто флиртовала с молодым детективом. Она всячески показывала, что хоть и прошло долбаных тридцать пять лет, она и сейчас не прочь получить дополнительные эмоции в объятиях первого встречного. Боги, и это ее мама. А еще все это слишком гладко шло. Грин сохранял лицо, но Магдалена заметила, как он слегка дернул плечами, сбрасывая с них груз. Он тоже не верил? Ох, как она надеялась, что мать не сможет запудрить ему мозги. А она целенаправленно окутывала детектива своими сетями, как старая паучиха.
— Мы уже знаем, что в лаборатории было пять уровней и каждый сосредоточен на своем, — вмешалась комиссар, отчаянно пытаясь сбить градус напряжения. Аксель посмотрел на нее с теплом, мать — с неприязнью. — Предполагаем, что она была поделена между представителями «Шестерки». Знаем, что все документы о ней засекречены. Понятия не имеем, когда она открылась, когда закрылась и чем именно занималась.
— Скажите, пожалуйста, мадам Тейн, — перехватил инициативу детектив, и писательница тут же расслабилась. — Были ли вы знакомы с Констанцией Берне?
По лицу Марии пробежала тень.
— Лично нет, — сказала она слишком быстро. — Видела пару раз на совещаниях. Она работала внизу. У меня туда доступа не было.
— Внизу?
— В прямом смысле. Я не знаю, на каком уровне, но точно ниже второго. Она была ведущим научным сотрудником. Это все, что я знаю.
— Что-то о ней самой можете сказать?
— Красивая женщина, которая удачно вышла замуж и строила карьеру в науке. Не то что некоторые.
Аксель пропустил ремарку мимо ушей, а Магдалена невольно залилась краской.
— Вы были здесь, когда она пропала?
Писательница пожала плечами, а комиссару стало страшно. А вдруг мать на самом деле что-то знает? А вдруг она принимала участие в тех событиях? Что еще суждено узнать про нее? Может, у нее были еще дети? Мужья? Может, она была шлюхой? Да, она точно была шлюхой, если не по профессии, то по поведению. Как же это переварить? Тошнота навалилась с неимоверной силой. Женщина резко подняла руку к губам и откинулась на спинку кресла, чувствуя сладковатую слюну, которая мгновенно наполнила рот. Нельзя показывать слабость! Она вдруг — на мгновение — подумала, что все сказанное может оказаться правдой. Это было концом. Катастрофой.
— Она пропала? Поймите, в этом комплексе работали сотни. Может быть, даже тысячи. Я видела всех и каждого, но общалась только с ведущими специалистами. И то только с приглашенными. Ротация кадров на подобном предприятии — нормальное дело. Я не знаю, пропала ваша Берне или нет.
— Мы нашли ее замурованной в стене на первом цокольном уровне, — неожиданно холодно проговорил Грин. Эта холодность освежила Магдалену. Дурнота постепенно уходила. Женщина с благодарностью посмотрела на него, а потом перевела взгляд на мать. На ее лице отразился неподдельный шок.
— Значит, это правда…
— Правда — что, мадам Тейн?
— В стенах «Сикстеллы» были трупы…
Глава девятнадцатая
Аурелия Баррон
Треверберг, судебная клиника доктора Аурелии Баррон
Доктор Аурелия Баррон поднялась из-за стола, потянулась и подошла к окну, из которого открывался вид на прекрасный сосновый бор, опоясывающий Треверберг с юга и востока. Ей нравилось между сессиями с пациентами, групповой терапией и деловыми встречами смотреть на золотой частокол бора и погружаться в себя. Давать себе пространство для восстановления. Чтобы подумать, собраться с мыслями. Погрустить.
Аурелия уже давно не искала в людях утешения. Возможно, именно поэтому она выбрала специальность психиатра, а потом погрузилась в психоанализ, именно поэтому, выпорхнув из родового гнезда, отказалась от наследства, поддержки и опоры, решив, что личная свобода намного важнее. Ведь деньги можно заработать, а потеряв себя, никогда и ни за что не восстановишься. Каждый день она видела сломанные судьбы — проводя экспертизу для полицейского управления, встречаясь с заключенными или жертвами насилия. Она описывала все эти случаи в бесчисленных статьях, погружаясь в чужую боль, чужие расстройства. Во все чужое, но такое знакомое, близкое.