Ядовитый воздух свободы
Шрифт:
Аурелия провела тонкой нервной рукой по идеально уложенным светлым волосам. Янтарные глаза блеснули разбавленным медом, когда летнее солнце пронзило стекло и осветило утонченное и холодное лицо врача. Она знала, о чем шепчутся за ее спиной. Знала, какие гипотезы строят, не веря, что молодая женщина может управлять судебной психиатрической клиникой и добиться городской поддержки без взяток.
Ее взгляд замер на золотистых стволах деревьев, из глубины души пришел образ частокола, ранней весны.
Карие смеющиеся глаза, удлиненные волосы, худощавый, но храбрится. Отличник на курсе, но вечно себя недооценивает. Они встречались сколько? Год? Два? Весна в Треверберге обычно наступала стремительно, как жеребец, который сорвался и хочет успеть как можно быстрее насытиться свежим воздухом и свободой. В легких модных пальто, но теплых ботинках они часами гуляли по тогда бесконечному городскому парку и строили планы на будущее. Они были счастливы, но она уже знала, что все пойдет не так. Не так, как должно. Не так, как он надеется. Или она? О какой житейской мудрости можно говорить, когда тебе двадцать, ты заканчиваешь университет и все твои мысли крутятся вокруг диплома, практики и удовольствий?
— Я все думал, о чем ты сказала, — проговорил он тогда, стоя у влажной скамейки и глядя на зарождающуюся зелень бесчисленных лиственных деревьев. Сосны и елки виднелись из-за ветвей, подернутых серым налетом. Душа молила о прояснении. Если лето, то лето. Если зима, то зима.
— О чем же?
— Об отложенной жизни. «Когда закончим институт», «когда устроимся на работу»… Если все время ждать, то жизнь пройдет мимо и мы так ничего и не успеем прочувствовать. Я не хочу больше ждать, не хочу откладывать на завтра. Да, я уеду. Но я вернусь. И ты знаешь, что я вернусь. Что такое обучение? Пара лет? Нам хорошо вместе, я чертовски влюблен. Я счастлив! Давай не будем больше ждать, а? Выходи за меня?
Память протащила ее через игольное ушко воспоминаний, и Аурелия вздрогнула всем телом, возвращаясь в реальность. В здесь и сейчас. В свой кабинет, о котором она не могла даже мечтать тогда, но который стал ее реальностью и результатом долгого и упорного труда.
— Я говорила о закольцованности сценария, Марк, — прошептала она, будто пытаясь пробиться сквозь толщу времени и пространства. — О том, что каждый год деревья летом зеленеют, осенью желтеют, зимой засыпают, избавившись от листвы, затем снова оживают. Мы живем согласно своим сценариям. И чудовищных усилий стоит их изменить. Даже ты, профайлер, специалист высочайшего класса, психиатр… ты не смог. И я не смогла. Только ты меняешь жен и любовниц. А я замужем за работой.
Рабочий телефон зазвонил. Женщина вздрогнула всем телом, смахнула с щеки предательскую слезу, подошла к столу и взяла трубку.
— Доктор Баррон, — послышался голос Сати, ее ассистентки. — К вам адвокат Луи Берне.
Аурелия медленно набрала воздуха в грудь.
— Зови.
Луи Берне в реальности выглядел значительно интереснее, чем на экране телевизора или на газетных разворотах. Для встречи он выбрал светло-зеленую батистовую рубашку без украшений и излишеств, голубые джинсы классического кроя и белые ботинки. Аурелия поняла, что адвокат тщательно готовился. Судя по всему, более тщательно, чем перед важным заседанием. Он уверенно вошел в кабинет, учтиво поздоровался, безапелляционно опустился на кушетку, но ложиться не стал. Замер в ожидании, пока она что-нибудь скажет, кроме дежурного «добрый вечер, месье Берне». А она не торопилась ему помогать. Первые минуты самые ценные, самые интересные. Он еще не успел придумать подходящую маску, еще не подобрал ключики. Он безоружен и растерян. Где-то проступает мальчик Луи, грустный и одинокий.
Доктор Баррон опустилась в кресло напротив посетителя, поставила ноги, не перекрещивая их, соблюдая тончайший этикет, принятый в аристократических кругах, и слегка улыбнулась мужчине, подбадривая и поддерживая. Запуская процесс создания и укрепления терапевтического альянса, их отношений, на базе которых может осуществляться работа. А может и не быть. Она делала это бессознательно, автоматически — двадцать лет практики.
— Грин велел мне прийти, и вот я здесь. Скажу сразу, я не верю в эту затею. Но нам нужны ответы.
— Для расследования?
— Для расследования, — кивнул он. — Потому что Аксель сомневается в том, что мои воспоминания верны.
Аурелия внимательно осмотрела мужчину, отметив, как напряжены его шея, руки, которыми он вцепился в край кушетки, чуть наклонившись вперед. Возникло желание обнять его, утешить. Он бессознательно проецировал в нее то, чего ему хотелось, к чему он стремился. Тоска по матери, по теплу. Мысль о маленьком брошенном мальчике не отпускала, но за ней проступало другое чувство, имя которому доктор пока дать не смогла.
— То есть вы готовы позволить незнакомому человеку залезть вам в голову ради того, чтобы дать информацию детективу Грину?
В карих глазах адвоката скользнула усмешка. Усмешки Аурелия не ожидала.
— Конечно. Ведь это я заставил его влезть в расследование. Позвольте я расскажу с начала.
Перехватив инициативу, Берне почувствовал себя увереннее. Напряжение в шее ушло, он даже позволил себе откинуться на спинку, положил ладони на бедра, легко улыбнулся, будто приглашая доктора к диалогу. Аурелия не пошевелилась и позу его зеркалить не стала. После того звонка Грин на связь не выходил, и подробностей она не знала, но профессия приучила доктора к тому, что все, что нужно, ей становится доступным в свое время. Луи ей нравился.
— Прошу, — проговорила она и улыбнулась.
— Грин в Спутнике-7.
Зачем детектив отправился в закрытый город? Реплика посетителя выбила из психиатра самообладание — всего на мгновение, — но Аурелия почувствовала себя беззащитной. Она не думала, что кто-то когда-нибудь напомнит ей про прошлое. Или Грин говорил, а она вытеснила эту информацию? Или не говорил?
— Он расследует убийство, — продолжил Берне, не обратив внимания на ее замешательство или просто не заметив его. — Некоторое время назад там нашли старый скелет. Есть основания полагать, что он принадлежит моей матери, Констанции Берне. Мать пропала тридцать пять лет назад. Мне было четыре года. Я четко помню, как мы с отцом провожали ее на поезд. Она уезжала куда-то на конференцию. Она была ученым. Но я не знаю, чем именно она занималась. И в какой-то момент начал сомневаться даже в том, что она работала в этом городе. Помню ее плохо. Надеюсь, вы с этим как-то поможете. Так вот. Грин сомневается, что воспоминания о том, что мы ее провожаем, истинные или финальные. Он думает, что я мог забыть следующую встречу. Или что в день исчезновения не было прощания на вокзале. Что оно было когда-то еще. Короче, он наслушался Марка Карлина и решил, что мой мозг меня предает.
Второй удар, связанный с именем несостоявшегося мужа, воспоминаний о котором было и так слишком много после череды встреч на конференциях и на городских приемах за последний год, Аурелия перенесла с достоинством.
— Память действительно может сыграть шутку, месье Берне, — как можно мягче начала она. — Тем более память четырехлетнего мальчика. Вы могли вытеснить неприятные воспоминания. И это нормально для взрослого человека.
— То есть я заставил себя забыть. Что же там такое могло быть?