Якорь - любовь
Шрифт:
В кухне Алексей Степанович долго остужал руки под краном и, остудив, долго мыл и растирал полотенцем.
– Леля, накрой скульптуру тряпками.
– Растрескается, - сказала она.
– Не робей. Я потом из лейки ее полью. Как накроешь, иди чай пить.
Леля казалась напуганной. Бывает такое великое изумление, что сродни ужасу.
Она прихлебывала чай и тихо, с длинными паузами говорила:
– Я почему к вам пришла. Думала, Славик узнает, что я вам позирую, и откажется от меня. И я снова стану ждать Герберта. Герберта
После программы "Время" пришел Родитель.
– Современная молодежь, - сказал он.
– И жених у нее такой же идиот.
Родитель подошел к скульптуре. У Алексея Степановича сжалось сердце: врежет кулаком по лицу - и все. Глина раздастся в стороны безобразной воронкой, и уже нельзя будет дальше рассчитывать на Звезду - он уже будет бояться.
Родитель стоял перед укутанной скульптурой. Шея его напряглась. Он потер лоб. Пробормотал:
– Лелька... И тряпками своими ты ее не скроешь. Бывало, сидит, уроки делает. К ней зайдешь, а она так к тебе и потянется, как котенок.
– Может, посмотрите?
– Ты что! Она ж голая. Она ж дочь...
Родитель отошел к стеллажам. Взглядом сосчитал танцовщиц.
– Чего они все в таких позах - не на носочках?
– Двадцатый век.
– Похабель. А чего мужиков мало?
– Неинтересно мне их лепить. Простые, как циркуль.
Родитель похмыкал, наверно соображал, похож ли на циркуль он. Наверно, ответ в его голове возник отрицательный.
– Ну, а таких, как я, лепишь?
– Леплю. Со звездой Героя. Лучше с двумя.
– Иди ты... А Лелькину статую как назовешь?
– Девушка.
Родитель хихикнул.
– Какая она теперь девушка. Раз у меня попросили ее руки, значит, беременная. Назови "Леля".
– Правильно. Назову "Леля".
– Герберта ты бы вылепил тоже. Он в порядке. Он тяжести поднимает...
– Родитель подошел к окну, глянул на якорь и вдруг спросил с разгоревшимся интересом: - Скажи, куда картины деваются? Художников, наверное, тысяч сто, а картин в домах нету. Я когда по холодильникам работал - ремонт по абонементу - по квартирам много ходил. Или старинные висят - от дедушки, или эстампы. Когда новые - значит, сам хозяин художник или кто-нибудь из семьи. Но чтобы покупная - такого не попадалось. Не покупает народ. Ты кому своих балерин продаешь?
– В музеи, в театры, в другие учреждения. Через закупочную комиссию.
– За счет трудового народа. А вот я бы лично купил. Вот эту бы швабру. Я бы на нее шапку вешал.
– Прелестная балерина! Из труппы Бежара!
– Сколько за нее хочешь?
– Две тысячи.
– Отвалил бы. Жаль, нету. Ей-богу, отвалил бы.
А через две недели Леля вышла замуж за Славика Девятова и уехала жить к нему на Васильевский остров. На прощание она зашла к Алексею Степановичу. Сидела долго и все смотрела в окно.
Потом
– Папа, спасибо тебе за мастерскую.
– Ты это мне говорила.
– Тогда по долгу вежливости. Сейчас - как родная.
Алексей Степанович проглотил комок в горле.
– У меня ребенок будет, - сказала дочь.
– Если бы не мастерская твоя, Ступенькин бы от меня ушел.
– Ступенькиным она называла мужа за пристрастие к незатейливой диалектике.
– Я рад, - Алексей Степанович закашлялся.
– Как работа?
– Светает, - сказала дочка.
– От солдата я отказалась. У нас не государство - мемориал. Ступенькин будет лепить - он трепетный.
– Во всех странах есть мемориалы.
– Но не на въезде в город.
Алексею Степановичу всегда было неуютно с дочерью. Он стеснялся ее резкости и ее прямодушия.
– А это у тебя что?
– Дочка сняла тряпки с "Лели". Обошла ее кругом, покусывая нижнюю губу.
– Можешь. Говорю, еще можешь влюбляться.
– Не продолжай, - остановил ее Алексей Степанович.
– Почему?.. А почему бы тебе не жениться? На такой вот киске.
– И тут она увидела за окном якорь. Когда смотрела на него в упор - не видела, а тут увидела. Всплеснула руками.
– Якорь вывели погулять!
– Его вывели насовсем, - сказал Алексей Степанович.
Дочка ушла, поцеловав его на прощание.
Алексей Степанович сам отлил "Лелю" в гипсе.
В гипсе скульптура делается другой - светящейся. Пыль на стеллажах от этого становится чернее, автор отдаленнее - даже как бы и вовсе ни при чем.
Родитель совсем заробел перед гипсовой "Лелей".
– Ты бы прикрыл ее, что ли, шалью, - сказал он.
– Или полотенцем банным.
Мастерская была ей тесна...
Вскоре "Лелю" увезли на выставку.
Бронзовые балерины выдвинулись из темноты. Они требовали зеркал, бликов, теплого вощеного дерева и хрустальных люстр.
В тот день, когда Алексей Степанович решился на "Одинокого", в мастерской было не продохнуть - сгорели гренки с костромским сыром. Дыма было столько, что кто-то позвонил в дверь - Алексей Степанович лепил эскиз "Лермонтов с револьвером" на подоконнике и не замечал запаха. Пришлось все открыть: и двери, и окна.
Тут он и увидел Герберта.
Парень стоял над якорем, мощный и одинокий. Одиночество было во всем его облике - в настоящем и будущем.
Творец, создав Еву из ребра мужчины, тем самым заклял мужчину на одиночество.
– Я тебе говорил, что ты его вылепишь, - сказал за спиной Алексея Степановича Родитель. Он вошел в открытую дверь, не постучав.
– Как рядом с Гербертом Лелька смотрелась. Это же диво, когда они рядом шли, - черт те что. Лелька-то испугалась. Подумала - вдруг перестанет быть. Я ее, дуру, знаю. Теперь всю свою жизнь будет потихоньку плакать.