Яков. Воспоминания

Антонова Лада

— А что Вы делали у Гордона Брауна? — продолжил допрос Илья Петрович, поняв, очевидно, что на первый его вопрос я отвечать не собираюсь.

Ну, и на второй тоже не буду. Даже любопытно, надолго ли его хватит.

— Зачем убили князя? — спросил снова Уваков, уже заметно раздраженный и моим молчанием, и моим спокойствием.

Дурак, право. Я считал его умнее. Я провел несметное количество допросов и в совершенстве владею этими методиками. Неужели он настолько самоуверен, что думает переиграть меня на этом поле? Он еще даже допрос толком не начал, а у него уже голос звенит. Я выведу его из себя очень быстро. И тут мне на самом

деле главное не торопиться. Я должен унизить его, чтобы ему захотелось унизить меня в ответ. А не доводить до ярости, потому что в этом случае он может меня убить. А я вовсе не собираюсь умирать. Меня в гостинице ждет Анна Викторовна, и я обещал ей, что мы скоро увидимся.

— Когда Вас завербовала Элис? — последовал новый вопрос, ничуть не умнее предыдущих. — Или это Вы завербовали ее?

Я отвернулся, слегка усмехнувшись, по-прежнему не произнося ни слова. В этот момент наша милая беседа была прервана. Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался полковник Трегубов. Как видно, дежурный доложил ему о моем аресте.

— Что происходит, Яков Платоныч? — спросил он меня встревоженно.

— Яков Платоныч не изволят отвечать на вопросы, — сообщил полицмейстеру Уваков, глядя на меня с презрением.

— Я требую немедленно сообщить о моем задержании полковнику Варфоломееву, — сказал я Увакову, но для ушей Трегубова. Есть крохотный шанс, что Николай Васильевич решит исполнить мою просьбу, не сообщая об этом Илье Петровичу. Очень маленький, почти не реальный, но все же есть.

— С чего бы это, Яков Платоныч? — усмехнулся победительно господин Уваков. — Вы служите по другому ведомству.

— И тем не менее, — ответил я. — Я прошу Вас, Николай Васильич, Вы должны…

— Господин полицмейстер должен выполнять мои указания, — сказал Илья Петрович, безуспешно стараясь контролировать свое раздражение. — А Вы — отвечать на мои вопросы.

— Я отказываюсь отвечать на любые вопросы, — сказал я ему, — до тех пор, пока о моем аресте не будет сообщено в Петербург.

— Вот как? — поднялся Уваков, даже побледнев от гнева. — Тогда посадите Яков Платоныча под замок. Ему необходимо время подумать.

Я смотрел на него, просто глаз отвести не мог, мысленно подталкивая его к нужному мне решению. Ну, давай, Илья Петрович! Ты же хочешь меня унизить, с грязью смешать! Давай, дорогой, действуй!

— В камеру? — спросил Жиляев.

— Нет, зачем же? — проговорил Уваков. — Господин Штольман изволит играть героя. Пусть это делает на публике. В клетку его, — добавил он, внимательно глядя мне в глаза.

Я изо всех сил контролировал выражение лица, стараясь ни чем не выдать своей радости. У меня получилось. Конечно, клетка это тоже запертое помещение, но оттуда выбраться не в пример проще, чем из камеры. Главное — момент не упустить.

Я поднялся, посмотрел в глаза Увакову, позволив себе молча проговорить все, что о нем думаю, чтобы взгляд мой был достаточно возмущенным, и вышел в коридор, торопясь оказаться в клетке, пока он не передумал.

В клетке я чувствовал себя достаточно удобно, если бы не одна сложность: мучительно хотелось спать. То ли эта скамья, на которой я не одну ночь провел, навевала на меня соответствующие мысли, то ли просто сказалась усталость, спал я в последнее время явно не достаточно и все больше сидя. Зато я поел. Когда господин Жиляев удалился, я попросил Евграшина раздобыть мне что-нибудь из еды. Изобилие, а главное, разнообразие принесенных им запасов рассказало

мне о том, что в участке меня все-таки любят. А также о том, что половина состава городовых сегодня останется голодной. Я был благодарен ребятам: есть хотелось немыслимо, давний завтрак уже давно поделился со мной своими силами и иссяк. А силы мне еще точно понадобятся. Правда, был в этом во всем и один минус — после еды спать захотелось с новой силой. Поэтому я попросил достать из моего саквояжа книгу и принялся за чтение, лишь бы не уснуть и не пропустить тот самый счастливый случай, который предоставит мне возможность бежать. Случай, как я и ожидал, представился ближе к вечеру, когда в управлении уже осталось совсем мало народу, но зато вернулся Антон Андреич. Если честно, именно на него я рассчитывал свой план, хотя и жаль было так с ним поступать. Но выхода у меня не было. Если буду жив, объяснюсь и попрошу прощения. А если нет, то так он, по крайней мере, не пострадает.

Коробейников вышел из кабинета, где нынче царил Уваков и куда впоследствии отвели доктора Милца. Я видел доктора мельком, но этого мне хватило, чтобы прийти в ужас. Жиляев, судя по всему, поработал с ним изрядно. Видимо, и Антона Андреича увиденное расстроило до чрезвычайности, потому что выглядел он совсем подавленным. Он и пришел-то в управление расстроенным, даже не обратил внимания на меня, когда проходил мимо. А вот теперь он меня, кажется, заметил, потому что остановился и медленно обернулся в мою сторону, явно не в силах поверить своим глазам. Но подойти не решался, глядя на меня с горечью и непониманием в глазах. Совсем запутался мальчик, не знает, кому и верить. А я сейчас его обижу, да так, что он мне, возможно, никогда этого не простит. Но я должен так поступить, к сожалению.

— Что же Вас гложет, Антон Андреич? — начал я разговор.

— Многое, — ответил он печально. И добавил, обратившись к дежурному: — Братец, пойди-ка чайку попей.

— Слушаюсь, Ваше благородие, — ответил городовой и ушел, хотя и не имел права этого делать.

Спасибо, Антон Андреич, век не забуду. Так еще и проще. Только вот Вы тоже век не забудете того, что я с Вами сделаю. И от этого саднит на душе.

— Как же это, Яков Платоныч? — спросил Коробейников, подойдя к самой решетке. — Что же это делается?

— Да не берите в голову, — постарался я его утешить. — Недоразумение. Все образуется.

— М-да… — вздохнул он. — А ведь доктор Милц и в самом деле помог Элис сбежать. И Вы знали об этом.

Я лишь кивнул в ответ на его слова. Ну, не было у меня сейчас в запасе пары суток, чтобы растолковать ему все происходящее.

— И Вы не могли не понимать, что это заговор, — продолжил Коробейников, мрачно глядя на меня.

Я огляделся. Дежурный сидел погруженный в бумаги. Да и далеко он, не успеет в любом случае. А больше в приемной никого не было. Пора.

— Я вот что Вам хотел сказать, — произнес я, ловя взгляд Коробейникова и поднимаясь с лавки. — Вы не грустите. Мне очень нужно отсюда уйти, — продолжил я очень тихо, беря его через решетку за лацкан пальто.

Антон Андреич, привыкший доверять мне инстинктивно, подался вперед, чтобы расслышать мои слова. И тогда я рванул его за пальто, одновременно выхватывая у него из-за пазухи револьвер и упирая ему в подбородок. Мой револьвер, тот самый, что я отдал ему когда-то, узнав, что своего у него нет. Он его так и не поменял, и это хорошо. Знакомое оружие всегда лучше.