Якутия

Радов Егор Георгиевич

– Какая пакость!..
– сказал Ылдя.
– Ладно, все с ним ясно. Он уже готов.

– Он что-то еще говорит!
– вдруг заметил Софрон.

Они осторожно подошли к висящему вонючему Ырыа и прислушались. Глаза его были закрыты, тело казалось мягкой трухой, но рот упорно шевелился.

– Я... Я... Я...
– шептал Ырыа.

– Ну, ну, давай же, скажи что-нибудь!

Ылдя смотрел на тело, теряющее жизнь, с азартом математика, совершающего последнее действие сложной большой задачи, или с задором игрока, ожидающего установки комбинации в игральном автомате.

– Я... Я...
– уже хрипел Ырыа.

– Ну!

– Ямаха, - наконец произнес Илья и пусто замолчал, может быть, умерев.

– Тьфу, овца!
– расхохотался Ефим Ылдя, повернулся и отошел от креста.

Жукаускас с пафосом посмотрел последний раз в грудь убийцы Головко, высморкался и тоже вернулся на свою дорогу. Солнце зашло; стало сумрачно; шум войска слышался уже где-то далеко впереди.

– Побежали, ласточка!
– весело сказал Ылдя.
– Видишь, надо догонять. Только смотри, без дурачков! У меня ведь есть пистолетик!

– Мне очень грустно, - промолвил Софрон.

Онгонча шестая

Они медленно приближались к мятежной драге, готовые на славу и смерть и ведомые великолепным ханом Марга, который, злобно сопя, уверенно маршировал впереди войска и яростно сжимал пистолет в кобуре. Солдаты шли уже тихо, и тревожно посматривали вдаль, где возвышались изборожденные тракторными гусеницами пригорки и сверкали грязные небольшие пруды. Ылдя, нагло улыбаясь, вразвалку шел позади всех, подталкивая перед собой Жукаускаса; Софрон вытянул вперед руки и шагал, широко раскрыв глаза, твердо и уверенно ступая по дороге и напоминая своим видом какого-нибудь истинного паломника, или психотерапевта. Тюмюк в коричневой пилотке постоянно вращал головой туда-сюда, как будто выискивая опасных незаметных врагов, и иногда внезапно отрывисто шипел, словно подстегивая свой боевой дух, устремленный к драге. Солнце все еще было на небе, но сумерки уже чувствовались в безмятежной атмосфере этого обманчиво-успокоенного места. Они свернули с шоссе и пошли по пыльной дорожке; и слева от них текла затхлая речушка, в вонючей воде которой валялись какие-то доски и шины.

– Приготовимся!..
– крикнул Марга.
– Идем врассыпную, тихо. Сними с предохранителя и взведи затвор!! Могут стрелять.

Все смешалось; солдаты рассредоточились по обеим сторонам дорожки и начали производить некие действия со своими автоматами; Тюмюк достал пистолет и злобно потряс им, усмехнувшись. Откуда-то появилось розовое знамя, и щуплый солдат высоко поднял его.

– Опусти, козлососина!..
– рявкнул Марга.
– Они же нас обнаружат!

Солдат медленно опустил. Ылдя, радостно посмотрев вверх, достал из внутреннего кармана своей желтой куртки небольшой револьвер и взвел курок.

– А мне?
– спросил Жукаускас, жалобно поглядев ему в глаза.

– Я не верю!
– отрезал Ылдя.
– Будешь меня закрывать. И смотри, если что не так, я тебя чик-чик.

– Но мне нужно обороняться!
– убежденно возразил Софрон.

– Ничего, увертывайся. Вообще, мы будем сзади: я - как царь, а ты - как раб.

– Шагом марш...
– полушепотом, но отчетливо произнес стоящий впереди Марга, и все пришло в движение. Тут же раздался скрип, ругань и шум, и оказалось, что большая розовая зенитка увязла в грязи.

– Это что еще?!
– недовольно воскликнул Тюмюк, устремляясь туда.

Обескураженный офицер, ответственный за это орудие, растерянно стоял, взмахивая руками, словно дирижер, и выкрикивал отчаянные приказы, направленные на то, чтобы сдвинуть с места засасываемые жижей колеса зенитки. Шестеро солдат, напрягшись, толкали ее; седьмой стоял около них и задавал ритм возгласами <А-ах! А-ах! А-ах!>, шофер, управляющий машиной, яростно жал на газ. Разгневанный Тюмюк подбежал к офицеру, поднес свой оскалившийся рот к его лицу и выпалил:

– Ну ты, овца, куда смотришь, свинина конская! Как фамилия, гусь ослиный?!

– Уняны...
– пролепетал офицер, сведя свои зрачки к переносице.

– Ты что, эвенк?!!

Все войско остановилось и смотрело на них.

– Нет, нет, что вы, это - дедушка, бабушка, пращур... Я - вилюйский, я - коренной, мерзлотный...

– Эвенк?! Как пролез, кто пропустил?! Саботируешь, псина?!

– Да я...
– роняя слезу, начал офицер, но тут Тюмюк выхватил пистолет и быстро застрелил его, попав в нос. Уняны упал прямо на одного из солдат, толкающих пушку; тот резво отскочил, и Уняны мягко осел в грязь, окровавив ее.

– Вот так!
– в экстазе прокричал Тюмюк.
– Вы на войне, дорогие, и предателей нужно вычислять и отстреливать, как будто бы пушных зверей, или уток. Уберите его с нашего пути, и давайте же, быстрее доставайте орудие.
– Он указал своим толстым коротким пальцем на коренастого солдата со смуглой кожей и сказал: - Отныне ты - командир этого отделения. Как фамилия?

– Илья Эчик!
– бодро откликнулся солдат. Тюмюк заулыбался, вытер пот со лба засмарканным носовым платком и засунул пистолет в кобуру.

– Молодец, якут!..
– бросил он Эчику и быстро ушел на свое место.

– А ну, навались!
– крикнул новый командир.
– Убери труп! Возьмись за колесо! И-раз, и-два!

Ошарашенные солдаты немедленно выбросили куда-то в кусты тело Уняны и тут же вытолкали зенитку.

– Чего уставились!..
– вдруг раздался громогласный голос Марга.
– Команды <остановиться> не было! Вперед, овцы! До вечера драга должна быть нашей!

– Уруй!..
– раздался нестройный ответ, и воины осторожно двинулись вперед.

– Ну, как вам?
– тихо спросил Ылдя, стукнув Софрона кулаком в спину.

– Омерзительно, чего и говорить, - ответил Жукаускас, кинув задумчивый взгляд в сторону кустов, в которые забросили труп Уняны.

– Все правильно, но моего приказа не было. Разошелся что-то этот Тюмюк; после боя поукорочу ему руки-то. Сейчас пусть ведет войско; они его боятся и любят.

– Несчастное животное...
– с сожалением пробормотал Со-фрон.

– Это кто, Тюмюк?!
– расхохотавшись спросил Ефим.
– Да, он - зверюга страшная... Я его нашел в следственном изоляторе, он сидел за изнасилование старика.