Янтарная Цитадель
Шрифт:
Отставив лозное вино, он налил себе кружку зеленого. Хороша лоза, да пьянит медленно. Если он налижется достаточно быстро, из памяти сотрется хотя бы часть зловещих, въедающихся в разум видений. Во всяком случае, на это хотелось надеяться.
– Зря ты пьешь, – укорил его секретарь.
В голову провидца пришла какая-то мысль.
– Я, кажется, знаю, кто они! Отступники… изгнанники… отвергнутые элир и людьми… Нет, вылетело. – Он сделал еще глоток. – Образ ушел. Не знаю я, кто они.
– А тебе не начхать?
– В общем, начхать.
– Что
Провидец отвернулся.
– Так что не знаю, откуда взялась твоя первая фраза, – продолжал секретарь. – Помнишь?
– Нет.
– Смотри. – Секретарь указал на строку рун, казавшихся более остроконечными, более зловещими, чем остальные. Руны словно бы шевелились на пергаменте.
– Твой почерк мне не разобрать, – пробормотал провидец, и тут же пожалел об этом. Голос секретаря пробудил память о том, как с его собственных губ слетают нелепые, жуткие слова…
– Тут сказано «Бхадрадомен восстали. Бхадрадомен восстали».
Пролог второй.
Семя тьмы
– Царь недоволен, – объявил придворный.
Этот чернобородый мрачный тип настиг драматурга сразу после представления – как только зрители покинули театр – и зажал в углу за кулисами.
– Царь вправе не любить мои пьески, господин Поэль, – ответил Сафаендер. – Это совершенно необязательно.
– Царь более чем недоволен!
– И чем же, позвольте осведомиться, вызвано такое неудовольствие?
– Не лукавьте. Вы написали и поставили пьесу, высмеивающую царя Гарнелиса.
– Если вам так угодно ее воспринимать. В моей пьесе выведен царь, впавший в старческое слабоумие, растрачивающий богатства страны на некую безумную и никому не нужную стройку, и ради этого обращающий в рабство собственный народ. Но зовут его не Гарнелис.
– Всем понятно, на кого вы намекали.
– Да. Это называется сатирой.
– Вы попытались выставить Его Величество в глупом виде!
– А что: наш царь уже выше критики? В прошлом, сколько мне помнится, он умел над собой посмеяться. Разве у его подданных нет права высказывать свое мнение? Или свободу речи у нас загадочным образом отъяли?
Придворный примолк. Глаза его казались колодцами темноты.
– Многое изменилось, – напористо проговорил он.
Сафаендеру стало зябко.
– Действительно, изменилось, – пробормотал он. – Царь потерял чувство юмора. Да это катастрофа.
– Для вас.
– Я не сниму спектакля, пока меня не заставят силой.
– Тогда поищите для него новую сцену, – посоветовал господин Поэль. – Ваше дозволение на постановки более недействительно. Царь избрал для своего монумента новое место.
– Новое место? – Сафаендер недоверчиво хохотнул.
– Превосходное
– Снесен?
Сердце поэта колотилось, каждая жилка в его теле вопила от отчаяния, но он стоял недвижно.
– Самое знаменитое, почитаемое, драгоценное здание в городе – на снос?..
– Подготовка к сносу, – спокойно заявил чиновник, – уже начата.
– Царь не осмелится!
– Вы сами навлекли это на себя, Сафаендер. Винить вы можете только себя.
– Вы не осмелитесь. Народ Парионы вам не позволит. Я вам этого не позволю! Не осмелитесь!
Теперь Сафаендер рыдал, скорчившись среди развалин театра. Он заполз сюда, когда остальных защитников разогнали или взяли под стражу – тех, кто выжил. Труппа его распалась. Многие актеры погибли, защищая театр. Мраморная щебенка царапала колени. Вершина холма походила теперь на рану, на гнойную язву.
Мерзость запустения.
Лил дождь, промачивая поэта насквозь, стекая по щекам вместе со слезами. Сафаендер ласкал разбитые камни и колотил их кулаками. Он потерял больше, чем сцену, которой отдал жизнь. Театр был ему отцом, сыном и любимой.
– Пойдем, – донесся до него голос. – Пойдем отсюда.
Сафаендер поднял голову. К нему склонялся его лучший друг, бывший в разные времена театральным распорядителем, постановщиком, актером, вдохновением. Теперь с этим кончено.
– Элдарет, я не могу…
– Они искали только повода, – сказал Элдарет, беря друга за руку. – Это готовилось месяцами. Твоя пьеса не могла не вызвать бурю. А ты же у нас тишины не любишь.
– Они за это поплатятся.
– Да. – Элдарет потянул его за руку. – Пойдем со мной, Саф, пока тебя не нашли. Поторопись. За нас обоих назначена награда.
Глава первая.
Потерянное зеркало
Танфия, как всегда, размечталась.
Нет, трудилась она так же усердно, как все остальные, таскала снопы ячменя на телегу – рукава закатаны, к потной коже пристала солома, спина болит. Но прочие за работой болтали да хихикали. Четверо ребятишек играли в пятнашки на золотом жнивье. Здоровенный черный вол лениво дремал под ярмом. А Танфия ничего этого и не видела, потому что взгляд ее стремился к горам за лугом.
Небо палило. Танфии щуриться приходилось от его нестерпимой яркости. Но в горах обитали хищные птицы, серебряные волки, летучие чешуйчатые твари с кожистыми крыльями – хищники, готовые покуситься на благополучие долины. А за гранитной грядой лежал океан, которого Танфия никогда не видела, и только воображать могла, как бьются о далекий скалистый берег серые валы. Интересно, такое ли небо раскинулось над Парионой – городом ее мечты, лежащим дальше далекого моря и безнадежно недостижимым.
Танфия только вздохнула. Нет, она определенно родилась не в том месте. Это какая-то ошибка…