Янтарная кровь куртизанки
Шрифт:
— Развратник, — она со смехом шлёпнула его по плечу, но внезапно стало не до смеха — страсть вскипела в крови, как будто чайник согрели ладонями, да так долго держали руки, что он готов был взорваться! Тёплое, влажное нечто снова поселилось в животе, терзая голодом, требуя накормить, и Вейра отдалась натиску Виджана с готовностью продажной девки и пылкостью юной любовницы. Какое сладостное счастье — сливаться воедино с человеком, который так любит тебя…
— Ты убьёшь меня своим вожделением, женщина, — пробормотал Виджан после того, как они отдышались, распластавшись
— От любви не умирают.
— Это вожделение. Любовь не может быть такой… поглощающей! — запротестовал он.
— Как будто ты знаешь что-то про любовь, сухарь, — тихонько усмехнулась она.
— А ты знаешь?
Этот вопрос поверг Вейру в смятение. Любовь всегда высмеивалась в её маленьком мире, ограниченном стенами «Птичек-невеличек». Любовь была где-то за чертой, там, в покоях богатых вильен и венов, а в маленьких душных комнатках, где запахи мужчин мешались между собой, где витал аромат гаульденов и муссата, о любви предпочитали не говорить. Только иногда, только с иронией…
— Ах, как я его люблю!
Туана выглядела счастливой, просто неприлично счастливой. Было позднее утро, а точнее, давно пополудни, и девушки сидели в зале, переваривая завтрак. Туане на месте не сиделось, она порхала, как бабочка, от табурета к дивану, от дивана к стойке, к пианино, кружилась на месте с мечтательным видом. Лира вынула изо рта трубку, заглянула в чашу, проверяя, как тлеет табак, потом заметила:
— Не его ты любишь, а гаульдены и статус.
— Неправда! — оскорбилась девушка. — Его! Он такой красавчик!
Остальные переглянулись и хихикнули. Толстячка вена Фенери красавчиком было назвать сложно. Но чувства глаза застят, это всем известно. Лира вздохнула, покачивая головой, и снова сунула мундштук в зубы:
— Дура ты, Туана, дурой и помрёшь.
— А ты говоришь так из зависти, — бросила с вызовом Туана. — Ты никогда не любила, вот и злишься теперь!
Вейра испуганно прикрыла рот ладонью. К Лире никто не смел обращаться в таком тоне… Но старшая подруга не оскорбилась, не обиделась. С усмешкой сказала:
— Любила, детка. До обморока, до солнца в груди… Сына ему родила. А он забрал моё поместье, земли, деньги и продал меня в портовый бордель. Вот так.
Девушки притихли, переглядываясь. Вейра смотрела на Лиру неотрывно. Бедная, бедная… Как она смогла выжить после такого предательства? Туана фыркнула с видом заносчивой вильи, но было ясно, что коротенький рассказ Лиры задел и её. Хоть крутиться по зале перестала, верно, задумалась. А Бокль со вздохом достала из-за дивана пыльную пузатую бутыль и кивнула:
— Мелочь, тащи кружки.
Вейра подхватилась, сбегала к стойке и принесла все кружки, что нашла — на всех девушек. Бокль разлила по ёмкостям тёмный и мутный вонючий ром, который отлично глушил беды и недуги, подняла кружку и провозгласила:
— Да пошли они, мужики!
— Аминь, — усмехнулась Лира и, не чокаясь, проглотила свою порцию. Скривилась. Хыкнула. И затянула, фальшивя: — Не пейте, не пейте дрянного вина, пусть будет цела голова! Не верьте, не верьте, что девка честна, нет лживей её существа!..
Вейра глянула на Виджана с улыбкой и подняла руку. Из вытянутого вверх пальца завилась, искря золотистой пыльцой, тонкая ниточка магии, принялась выписывать загогулины и спирали, пока в воздухе не появилась ясная надпись — две буквы В, переплетённые между собой. Виджан наблюдал молча, с горящими глазами, а потом заметил:
— Не так надо. Надо «А» и «Б», как Алларис Первая Блаугардская!
— Ты просто противный сухой чопорный полицейский, — обиделась Вейра. — Это вензель «Вейра и Виджан»!
— Милая…
Он вздохнул, прижимая её к себе, невесомо поцеловал в висок, снова вздохнул, словно набираясь смелости. Продолжил:
— Ты сядешь на трон и будешь править империей, Вейра, а я… Я буду ловить фальшивомонетчиков и нелегальных блудниц на окраинах мегаполии.
— Я никогда не расстанусь с тобой, Виджан, даже и не мечтай! — весело сказала Вейра, взмахом руки убирая золотистую пыльцу вензеля. А потом прислушалась.
С другой стороны дома, в который полицейский перевёз их с кормилицей и младенцем на другой день, раздался детский плач. Тихий, ноющий, берущий за сердце. Вейра наморщила лоб:
— Вен Северьян плачет. Он мокр, голоден и зол.
— Я ничего не слышу, — мотнул головой по подушке Виджан.
— А я слышу, — улыбнулась Вейра. Магия проснулась от долгой спячки, отряхнулась уже почти месяц назад, и теперь Вейра могла многое из того, что когда-то только мечтала уметь. — Надо разбудить кормилицу.
Будто щупом, тоненькой неслышной и невидной нитью, она пробралась в комнатку кормилицы и императора. Фирмина спала крепким и тяжёлым сном. Младенец маялся животиком по ночам, и девушке приходилось укачивать его, греть пелёнки у печи, петь песенки… Неудивительно, что не выдерживает. Проснись, милая, проснись… Император зовёт. Возьми его, накорми, перепеленай…
Фирмина подхватилась, будто ужаленная, и потёрла лоб. Вейра видела это так же ясно, как если бы была в комнате. Кормилица встала, покряхтывая, и склонилась над колыбелью. Взяла ребёнка. Тот замолчал. Всё хорошо. Всё будет хорошо… Целый месяц прошёл в затворничестве, но всё хорошо…
Вейра снова потянулась, улыбаясь, и вдруг почувствовала чьи-то мысли. Тяжело, тяжело… Примитивные мысли. Это животное.
— Лошадь, — тихо сказала она. — Подъезжает лошадь.
— Любой другой человек сказал бы: всадник подъезжает, — усмехнулся Виджан. — Откуда ты знаешь?