Янтарный ветер
Шрифт:
Благодаря этому запаху Александр почувствовал, что был явно голоден. Он помнил о единственной галете, съеденной вчера, но время, когда он полноценно поел в последний раз, так в памяти пока не восстановилось.
Александр попробовал в мыслях проанализировать ход последних событий. Частично ему это удалось. Память явно понемногу возвращалась. Возвращалась она пока разрозненными эпизодами, без чётких очертаний, обрываясь на последних событиях, произошедших с ним, но отчётливо наполненная событиями вчерашними.
Александр попробовал сначала пошевелиться и затем сесть на кровати, опустив ноги на дощатый пол. С трудом, но он
– Проснулся? Вижу, вижу, на поправку быстро идёшь. Вообще, по себе знаю – в военное время люди быстро восстанавливаются и после ранений, и после контузий. От чего доктора в мирное время неделю лечат, на войне за день заживало. А уж всяких там простуд и ангин так и вовсе никто не замечал. А может, Господь и специально не насылал на войне такие хвори, потому что и так хватало смертей и ранений. Я вот до войны очень часто с ангиной маялся, а за последние четыре года забыл о ней напрочь.
Хозяин избы явно хотел выговориться, как человек, давно находящийся в одиночестве. В тоне его отсутствовала вчерашняя злая ирония. Нет, конечно, дружеского, тёплого тона в словах тоже не было, но было очевидно, что человек приглашал к диалогу.
– Да проснулся вот. Вроде мне получше, по крайней мере, получше, чем вчера, – ответил Александр, давая понять, что диалог возможен в меру его сегодняшнего положения.
– Ну, тогда доброе утро! Сейчас есть будем. Наверняка ты проголодался. А если аппетит вернулся, значит, точно поправишься. Есть-то хочешь?
Хозяин сказал быстро, явно обрадовавшись, что Александр разговор поддерживает.
– Хочу! А ещё больше хочу, чтобы ты рассказал подробности, как я тут оказался и где мы? Пелена какая-то в голове, последних событий совсем не помню.
– Успеется, время есть. Ты сейчас поешь и опять ложись. Надо тебе отлежаться. Порезы и ссадины я тебе шнапсом и хвойным отваром промыл. Руки перебинтовал и грудь туго обтянул, чтобы рёбра восстановились. Крови изо рта не было, значит, лёгкие и внутренности не повреждены, а остальное – чепуха, оклемаешься.
После этих слов хозяина избы Александр понял, что так сильно стягивает его грудь, – это широкая, с неровными краями полоса брезента, по-видимому, сделанная из распоротого вещь-мешка не первой свежести, в несколько слоёв обёрнутая вокруг груди и не дающая широко вздохнуть.
Хозяин продолжил, подав при этом Александру ложку и тарелку с едой, из которой шёл пар:
– На, держи. Пища богов – картошка с тушёнкой! И осторожно, не обожгись. Только с печи снял.
Александр взял тарелку и ложку. Нестерпимо вкусный запах этой «пищи богов» окружил голодного парня, и он принялся жадно есть несмотря на то, что содержимое тарелки было очень горячим и немного отдавало горечью старой, проросшей картошки.
Хозяин избы также, только медленно принялся есть из своей тарелки, сидя на деревянном стуле за столом, вполоборота к Александру, и одновременно наблюдая за ним.
– Спасибо! – сказал Александр, съев содержимое тарелки, и поставил её пустую рядом с собой на кровать.
Хозяин,
– Ну что, будем заново знакомиться? Меня зовут Карл или Карлис, как тебе будет удобнее называть. Ну а ты офицер, раньше, по-моему, капитан контрразведки Красной Армии, но имени и фамилии твоей я не помню, да это было мне и ни к чему. Узнал ли ты меня, гражданин начальник?
В вопросе хозяина опять прозвучала недобрая вчерашняя ирония, указывающая на то, что эти слова вызывают у него далеко не лучшие воспоминания и еле скрытую обиду.
Александр узнал его, точнее сказать, вспомнил какие-то эпизоды из жизни, связанные с собою и с ним. Не до конца восстановившаяся память ещё не могла сложить всю хронологию событий, но общая картина уже начинала вырисовываться. Каждый возникший в памяти фрагмент обрастал сопутствующими. Это было похоже на строящееся многоэтажное здание. Этаж за этажом, окна, двери, лестницы, отделка. До крыши ещё было далеко, но фундамент нагрузку держал крепко и не разрушался.
Его, Александра Горина, майора контрразведки «Смерш» 1-го Белорусского фронта, тогда ещё в начале весны капитана и начальника одного из отделов управления, свела жизнь с этим молодым латышским парнем по имени Карлис по долгу службы на долгих дорогах войны. Поэтому он и вспомнил вчера ещё его глаза. Тогда, в начале весны, глаза эти были такими же зелёными и молодыми, но взгляд был другим, не таким твёрдым, как сейчас, – тревожным, сильно уставшим и испуганным. Не всплыли пока ещё в памяти все подробности допроса этого молодого парня, но то, что он, Александр Горин, его допрашивал, причём в течение нескольких дней, это вспомнилось очевидно.
Немного поразмыслив, он решил продолжить разговор, тщательно следя за своими словами, в основном потому, что очень хотел восстановиться и собрать воедино все недостающие пока ещё фрагменты своего сознания.
– Александром меня зовут! Больше ничего не помню. Тебя тоже не помню, но я не против, если ты, Карлис, расскажешь о том, что сам знаешь. Очень это неприятное чувство – беспамятство. Чувствуешь себя маленьким, беспомощным ребёнком.
– Ну, Александр так Александр! Не верю, что не узнал меня. На войне все чувства усиливаются в несколько раз, как и проницательность. Вижу, что знаком я тебе. Но если хочешь играть в тайны, пожалуйста. Не нужны мне от тебя никакие военные секреты, тем более что война закончена и мне, в общем-то, тоже скрывать от тебя нечего. Надо думать о будущем, а твоё будущее зависит только от меня. Согласишься помочь мне, я помогу тебе, и если не будешь геройствовать в ближайшее время, тогда своим будущим внукам сможешь рассказать о том, что случилось на самом деле. Давай договоримся так, я начну рассказывать, а ты спрашивай, что тебя интересует и что ты не помнишь? А сейчас приляг опять, слаб ты ещё, отлежись.
Карлис постоял над Александром некоторое время, дождавшись, пока тот самостоятельно вернётся в горизонтальное положение на кровати.
Александр лёг, вытянул ноги и был готов слушать. Немного болело в груди, и ныли ссадины и порезы на лице и руках, но в общем состояние его разительно отличалось от вчерашнего. Ему было гораздо лучше, тем более приятное чувство сытости помогало в этом. Особенно он был рад тому, что пелена тумана в его голове начинала рассеиваться, что придавало ему спокойствия и уверенности.