Японский парфюмер
Шрифт:
…Бесконечные разговоры о смысле жизни, законах мирозданья, добре и зле. И истории-притчи, смысл которых сводится к извечным человеческим: не убий, не укради, не предай…
— Будете вспоминать все это, когда меня не будет, — говорит Андрей Николаевич.
«Когда меня не будет!» Разве такое время наступит? Никогда, ведь впереди вечность…
— Нравится? — услышала я невыразительный голос и вздрогнула.
— Очень!
— Потому и остались здесь. Жена любила сидеть на балконе и смотреть. Часами сидела. А вообще всерьез планировали за городом дом строить. Не люблю города — шум, чад, толпа…
Комната циклопических
Свет неяркий, горит лишь светильник в углу, один из четырех. Центрального освещения нет, как нет и привычной люстры.
— Прошу вас! — Ситников указал рукой на диван. Сам упал на другой, напротив.
— Пить будете? — Он выжидающе смотрит на меня, в глазах его мне чудится насмешка и холод. — Закуску не предлагаю, еды у меня нет. Выпить — пожалуйста!
«Пить будете?» «Я что, похожа на пьющую?» — Я одернула юбку на коленях.
— Ну что вы… не нужно еды, — пробормотала. — Белого вина, пожалуйста… если есть.
Раз я тут, то нужно терпеть. Неприятный тип, однако! И пьющий, кажется. Я рассматривала его украдкой, короткими пулеметными очередями, и чувствовала себя непрошеным гостем, другими словами — по-дурацки. А подняться и уйти с гордо поднятой головой слабо?
— Пардон, только красное. Будете?
Он посмотрел на меня в упор. Мне сделалось еще неуютнее. Я невольно оглянулась на дверь. Мысль о том, что он может оказаться убийцей, и нас тут только двое — была как ушат холодной воды. Я кивнула…
Он вышел в кухню. Я услышала, как хлопают дверцы буфета. Он вернулся с бокалом красного вина для меня и стаканом виски для себя. Протянул мне бокал. Вытащил из кармана пиджака пакетик с орешками, надрывает. Мы рассматривали друг друга через стол.
— Ну-с, а теперь доложитесь, кто вы такая и что вам нужно! — С жадностью человека, мучимого жаждой, одним глотком выпил половину стакана. Разгрыз крепкими зубами орешек, глядя на меня в упор.
Я перевела дух, пригубила вино и сказала:
— Я виделась с вашей женой три недели назад, она позвонила и попросила о встрече.
— Почему вам? Кто вы такая?
— Я представляю охранное предприятие «Королевская охота». Она позвонила…
— «Королевская охота»? — перебил он с недоумением. — Какая, к черту, охота? Что вам вообще нужно?
— Понимаете, вчера меня вызвал к себе следователь, Кузнецов Леонид Максимович, и от него я узнала, что ваша жена… То есть узнала, что случилось. И я подумала, что нужно поговорить с вами, может, вам захочется узнать… Ну, в общем, я подумала, что могу быть чем-нибудь полезна… помочь…
— Чего хотела от вас моя жена?
— Она просила защитить ее…
— От кого?
— Она не сказала.
— А что же она сказала?
— Почти ничего. Только плакала…
— И вы пришли, чтобы мне это рассказать?
— Ну… да. Я хотела спросить у вас…
— Чего она боялась и почему пришла к вам, а не к мужу? Пришли посмотреть на мужа, которому не доверяла жена? Бред какой-то… — Он
Я промолчала. А что было говорить?
— Я не убивал свою жену! — заорал он в бешенстве. — И не подстрекал к самоубийству! Я не знаю, зачем она звонила вам! Я не знаю, откуда у нее яд. Полтора года назад погибла сестра жены, погибла трагически, нелепо… — Он запнулся, помолчал. — Елена долго болела, но полтора года — немалый срок, все проходит, она даже стала заговаривать о работе. Я не знаю, что случилось! Я не знаю, почему она приняла яд! Если это убийство, то убить ее, кроме меня, некому. Понятно? — Смелости ему было не занимать. — Но я ее не убивал. И если вы ожидаете, что я сейчас спрошу вас: «Ах, вы мне верите?», то ошибаетесь. Чихал я на ваше мнение! — Он замолчал, откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
И тут я наконец дала себе волю и рассмотрела его как следует. «Лысеющий рыжеватый блондин, почти альбинос, с круглыми совиными глазами — решительно не за что зацепиться взгляду, в возрасте около сорока. С неприятным характером, похоже, пьющий — судя по тому, как он опрокинул стакан с виски и не поморщился. По профессии… А чем он, собственно, занимается? Чем зарабатывает на кусок хлеба?»
«Какого черта ей на самом деле нужно?» — думал, в свою очередь, Ситников, сидя с закрытыми глазами, чтобы не видеть… эту охранницу. — Что это? Шантаж? Любопытство, скука, тщеславие? Пришла, не поленилась! Что Елена рассказала ей? Жаловалась? На равнодушного мужа? Плакала? Не думает ли она, что ей удастся узнать, что произошло на самом деле? Узнать правду… Правду? Какую правду? То, что случилось, — несчастный случай, недоразумение, нелепость. Не было самоубийства! Не было. Не верю. Точка.
А разве я не знаю правды? Разве Елена не понимала, что происходит? Я виноват, с самого начала, только я один. Но я есть, я продолжаю быть, а их уже нет… Ни Алины, ни Елены… Алина, Алина, что же ты наделала? С тебя все началось…»
— Я ничего не знаю. — Хозяин открыл глаза. Он уже остыл, порыв прошел. Голос у него был усталый. — Мы были женаты четырнадцать лет. Доверяли друг другу. Елена не отличалась особой живостью, была скорее домоседкой, да и я ведь никогда не был душой общества… «Надеюсь, мой голос звучит достаточно убедительно?» — подумал он и сказал вслух: — У нее было все — деньги, дом, одежда. — И снова добавил про себя: «У нее не было главного. А у меня было?»
Он замолчал. Смотрел мимо меня — мне показалось, он забыл обо мне. Пауза затягивалась.
— Знаете ли вы, как важно иметь деньги? — вдруг спросил он. — Говорят, они не дают счастья, но я думаю, без счастья, но при деньгах все-таки легче, чем без счастья и без денег. Деньги — это свобода, это выбор, это когда ты создаешь обстоятельства, а не обстоятельства давят на тебя, заставляя принять решение. У тебя прекрасная квартира, а не унижающая достоинство нора. Первоклассные еда и питье, красивые шмотки, поездки в Испанию, на Канары… все у нее было! Да, я уходил рано и приходил поздно. Но ведь я вкалываю как собака, времена сейчас, сами знаете, какие — акульи. Или — ты, или — тебя. Я не шлялся по бабам, я ей ни разу не изменил. Ну, могу выпить… иногда.