Ярмарка безумия
Шрифт:
– Почему якобы?
– А ты что же, уверен, что она могла вот так взять и пристрелить ночью мужа, с которым прожила больше двадцати лет? Ты, из районных либералов самый главный либерал? Ты должен быть убежденным, что тут не обошлось без секретных служб и происков КГБ. Ты должен считать, что во всем виновата чекистская власть!
– Что ты несешь!
– поморщился Андрей.
– Что касается жены Ампилогова… Ты ее не знаешь, а судишь.
– Расскажи, - невозмутимо предложила Гланька.
– Зачем тебе?
– Интересно.
– Нашла забаву!
Андрей помолчал, потом нехотя стал рассказывать:
– Собственно, я тоже знал ее мало. Они пару раз были тут в гостях. Я помню только, что осталось такое странное ощущение: от нее можно ждать чего угодно. Есть такие люди, чувствуешь, что, если на них накатит, они с собой не совладают. А когда накатит? Из-за чего? Никто сказать не может.
– До такой степени непредсказуемая, что не испугается взять пистолет и хладнокровно выстрелить в голову спящему мужу?
– уточнила Гланька.
– Откуда нам знать, что там у нее в голове происходит? Что она чувствует?
И тут в дверях неожиданно опять возникла Нюра. Она молча посмотрела на всех, привычным усталым движением опустила платок с головы на плечи, поздоровалась.
– Нюра, ты?
– как-то чрезмерно оживленно вскричал Андрей, судя по всему уже изрядно утомленный бессмысленной перепалкой с дочерью.
– Здорово!
Гланька, не переставая жевать, только помахала в знак приветствия рукой.
– Как жизнь-то, Нюр? Я тебя столько не видел!
– Жизнь?
– рассеянно переспросила Нюра, которая вернулась явно с какой-то целью.
– Как у всех. Хлеб жуем, пока зубы целы. Уже богу спасибо.
– Нюра, а ты Ампилоговых хорошо знала?
– сразу вцепилась в нее Гланька.
– Ты веришь, что его жена застрелила?
– А тут верь не верь, правды все равно не узнаешь. У нас тут разное говорили…
– Да ладно вам, нашли о чем говорить!
– вмешался Андрей.
– Нюра, ты лучше расскажи, как дочь?.. Девушка Вера, моя первая настоящая любовь! Среди лесов и полей, под трели соловья!..
– Папаша!
– укоризненно произнесла Гланька, скорчив насмешливую гримасу.
– При родной дочери!
– А, подумаешь!
– легкомысленно махнул рукой Андрей.
– Что такого? Это было в столь далекие уже времена… Когда тебя еще и на свете не было… Нюра, а помнишь, как ты нас с ней гоняла?
– Память пока не отшибло.
– Все пальцем грозила: «Учти, Андрей, я не погляжу, что ты сын Николая Николаевича! Дочку позорить никому не дам! Не для того рожала и растила! Кого хошь за нее разорву!»
– А что было-то?
– поинтересовалась Гланька.
– Прямо настоящая любовь?
– Увы, - притворно огорчился Андрей.
– Ничего такого и не было. Ну, целовались у родника среди комаров… Лягушки еще орали, как оглашенные… Когда это было!
– И правильно я делала, что грозилась, - упрямо сказала Нюра, устраиваясь на стуле, одиноко стоящем у телефона.
– Потому что ничего серьезного у вас с ней быть не могло. Кто был ты, а кто она? А ты совсем ополоумел тогда, знать ничего не хотел…
Гланька, с насмешливым любопытством слушавшая разговор, вдруг спросила:
– А дочь и сейчас тут живет?
Нюра ответила не сразу. Потом спокойно сказала:
– Живет, паскуда. А лучше бы и не жила…
На какое-то время наступило молчание. Нюра сидела молча, думая о чем-то своем. Андрей и Гланька переглянулись.
– Нюр, ты такое про дочь? Про Веру?
– недоверчиво переспросил Андрей.
– Про дочь, а то про кого же?
– все тем же невыразительным голосом уточнила Нюра.
– Про нее, паскуду…
– Погоди, Нюр, ты что несешь? Как ты можешь?
– Могу, как видишь. Спилась она. Насовсем. Про другое и не говорю. Она же тут у последних забулдыг подстилкой стала. На человека уже не похожа.
– Но желать смерти! Дочери!
– А что же мне - внучке смерти желать? Она ж уморит ее - или нарочно, или ненароком. Родила на старости лет, я уже и не надеялась. Беременная была, я места себе не находила - все боялась, что у нее больная или урод какой родится. А родилась нормальная. Это же счастье какое, что не урод! А эта!.. Только месяц, может, и не пила. А потом - то накормить забудет, то на морозе оставит, а сама бегает, похмелиться ищет… Вином поить начала, чтобы не плакала.
– Вера?
– ошеломленно переспросил Андрей.
– Ребенка - вином?
– А теперь еще под забором шприцы стала находить.
– Нюра говорила все с тем же ужасающим спокойствием, от которого всем становилось не по себе.
– Нет уж, пусть уж лучше помрет, пока девчонку не погубила. Господи, что же с человеком делается? Она в детстве была - как ангелочек, светилась вся… А теперь? Разве в ней от ребенка хоть что-нибудь осталось? Смотрю на нее и одного понять не могу: откуда она такая? Ну, не мог тот ребенок такой паскудой стать, не мог! Странно, люди вообще на детей совсем не похожи.
Молчавшая все это время Гланька не выдержала:
– Лечить ее надо, Нюра. У меня этих наркоманов и алкоголиков среди знакомых - толпа. И ничего - вылечиваются. Надо только специалиста хорошего поискать…
– Не надо, - вздохнула Нюра.
– Но почему?
– взорвался Андрей.
– Почему - не надо? Что ее живую хоронишь?
Нюра чуть улыбнулась в ответ на его горячность.
– Потому что не будет она больше человеком. Чего тут лечить? В ней человеческого ничего не осталось. Только керосином.