Ярмарка безумия
Шрифт:
Андрей согласно кивнул, но у Ледникова не было никакой уверенности, что он понимает, о чем ему говорят.
– Гланька в Питере, ее там охраняют по моей просьбе, - деловито доложил он.
– Артему я сказал, чтобы он уехал пока из города. Виктория Алексеевна в больнице, вряд ли ее там тронут. Да, я думаю, она была случайной жертвой. Воздействовать хотели на Артема, тебя просто перепутали с ним…
– В каком смысле перепутали?
– тут же обиделся Андрей.
– Думаю, была установка взрывать, когда в квартиру войдет мужчина. Артем, как всегда, опоздал, приехал ты…
Андрей поднял голову и задумчиво посмотрел на Ледникова.
– Эх, старик, знал бы ты, зачем я к матери приезжал…
Ледников понял: сейчас он должен рассказать о чем-то, что, судя по всему, волнует его больше взрыва и угроз неведомых злодеев.
– Я ведь накануне на поминки ездил, - сообщил Андрей.
– Знаешь куда? На дачу нашу. Ну, бывшую дачу… Нюра позвонила, сказала, что Вера умерла, дочь ее. Ты же ее помнишь? Приезжай, говорит, помянем, ты же ее любил когда-то!
Ничего себе история! Веру, конечно, Ледников помнил. Девушка была эффектная на первый взгляд. А на второй - вульгарно-грубоватая, с ясно чувствующимся нервным надрывом.
– А что с ней случилось?
– Замерзла, - глухо сказал Андрей.
– Свалилась пьяная в канаву и пролежала там всю ночь под снегом. Утром нашли случайно…
«Какое странное совпадение с гибелью судьи Востросаблина, - вдруг подумал Ледников.
– Приходило ли это в голову Андрею?»
Андрей в этот момент внимательно посмотрел на него.
– Отца вспомнил, а, Ледников?
– с пьяной проницательностью сказал он.
– Я тоже. Но ты дальше слушай. Потом, когда мы остались с Нюрой вдвоем, она мне говорит… Не хотела, говорит, чтобы ты это знал… А теперь, думаю, пусть знает! И объявляет: Вера сестра твоя была, я ее от Николая Николаевича родила…
– Нюра?
– Нюра, старик, она самая. Ты, говорит, не смотри на меня так… Знаю, думаешь: как отец мог на такую старуху позариться? Только я тогда старухой не была…
Из последовавшего долгого и путаного рассказа Андрея, который прерывался затяжными паузами, вздохами, мотанием головой, бесчисленным пропусканием рюмок, выяснилось следующее…
Как-то зимой, когда Андрей был еще маленький, Николай Николаевич уехал один на дачу работать над неким важным докладом. Был ноябрь, поселок стоял темный и пустой. В конторе тогда как раз появилась молодая девушка, помогавшая коменданту по всем вопросам. Комендант и предложил ей сходить к одинокому дачнику, занятому важными государственными делами, - прибрать, приготовить еду, сбегать в магазин, может, и постирать что… Девушка, которую звали Нюра, разумеется, согласилась. Важный дачник ей нравился - нестарый еще, вежливый, веселый.
Однажды он забрел в гости к соседям и прилично выпил. Вернувшись домой, добавил. Тут-то девушка Нюра и забежала на минуту по дороге из магазина. Разумеется, Николай Николаевич предложил ей выпить за компанию, потому как работа его была практически закончена. «И все потому, что с вашей, Нюра, помощью… Если бы не вы!» - веселился он. Она выпила, а потом отдалась ему без всяких сомнений и колебаний, не думая ни о чем. На следующий день Николай Николаевич уехал, а через месяц-другой Нюра поняла, что беременна.
На даче Николай Николаевич появился не скоро. Как вспомнил Андрей, его тогда отправили в длительную командировку в Среднюю Азию - для укрепления социалистической законности, которая там совсем ослабла под гнетом феодальных и даже родоплеменных пережитков. Николай Николаевич вернулся оттуда уже в новой, очень серьезной должности. При встречах с Нюрой ласково улыбался, и только. А Нюра уже несколько месяцев была матерью-одиночкой…
– И что - он ничего не знал?
– спросил Ледников.
– Ни о чем не догадывался?
Андрей скривил губы.
– Нюра сказала, что она ему ничего не говорила. А что он про себя думал… Не знаю. У нас об этом никто ничего не знал. Во всяком случае, я не слышал. Вот такое благородство она проявила… Догадывался ли отец сам? Не думаю. Иначе бы попытался остановить меня, когда все тут только и говорили, что я в Нюркину Верку втрескался… А он не обращал никакого внимания. Я вот сегодня подумал: а может, он спьяну и не помнил ничего? А с Верой меня только Нюра тормозила изо всех сил. Правда, не говорила, почему… Она и Вере ничего не сказала. Про то, что мы с ней брат и сестра. Партизанка чертова!
Ну и Нюра! Прожить с таким знанием всю жизнь и не выдать свою тайну никому. Тут даже не партизанщина, тут античные мифы на ум приходят.
Андрей нервно дернул небритой щекой.
– Понимаешь, Ледников, я ведь вчера не только узнал, что у меня есть сестра… Сестренка, которая спилась и умерла в канаве. Я еще узнал, что только чудо спасло меня от кровосмесительства… Мы с ней тогда оказались одни на даче, я уже ничего не соображал, в башке только бухало, в штанах дымилось и руки ходуном ходили. А она… Она к тому времени была уже, как я теперь понимаю, девочка опытная! И все бы произошло, понимаешь? Неминуемо! Мы уже раздевались… Вернее, она меня раздевала… И вдруг появилась мать. Она не должна была приезжать, но что-то ее погнало из Москвы на дачу… И она успела! Мать спасла меня от этого греха!
Водка кончилась, Андрей достал бутылку виски. Но пить уже не хотелось. Какая-то туманная мысль неожиданно пришла Ледникову в голову.
– Слушай, а Нюра - это от какого имени сокращение?
– спросил он.
– Эх, ты, - снисходительно улыбнулся Андрей, - такой ерунды не знаешь. Анна ее зовут. Анна Родионовна Постникова…
– Погоди, значит, это она нашла Николая Николаевича… Тогда? Когда он погиб?
– Она. Кстати, вчера она мне сказала, что видела, когда бежала на дачу, какого-то человека, ей незнакомого… И вообще, оказывается, она думает, что отец погиб не по своей воле… Прямо как мать! Что-то они про него знали, чего я не узнал… Я-то всю жизнь был уверен, что он нормальный советский служащий, выполняющий указания сверху… А он, оказывается, соблазнял молоденьких девиц, имел детей на стороне и занимался на свой страх и риск расследованием, за которое его убили. Ничего себе открытие!
О том, что между Андреем и его отцом случилась грандиозная ссора, Ледникову в свое время поведал, разумеется, Артем.
Андрей, превратившийся в институте в свирепого, неумолимого диссидента, вдруг узнал, что его отец несколько лет назад участвовал в суде над так называемыми «узниками совести». «Узникам» влепили по полной программе, один из них в лагере умер. Андрей закатил дома жуткий скандал. Он кричал, что ему стыдно носить теперь «эту фамилию», что он уйдет из семьи. Судья Востросаблин лишь каменел в бессильном молчании. Что он мог объяснить сыну? Сказать, что его поколение всерьез относилось к революции и гражданской войне? Рассказать про разговор в идеологическом отделе горкома партии, куда в свою очередь звонили из ЦК? Сын, как и в Библии, только посмеялся бы над наготой своего отца.