Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Шрифт:
— Допрежь мне б самому надо глянуть, князь, дабы размеры и цвета подобрать, и дабы синева небесная на иконах воссияла.
— Добро, Томила Куприяныч. А теперь потолкуем о русской монете.
— Давно пора, князь. Когда-то твой батюшка, царство ему небесное, вызвал меня в свой Теремной дворец и приказал отлить державных монет с его обличьем и надписью: «Владимир на столе». Отлил три сотни. Но затем больше заказа не было. То ли передумал Владимир Святославич, то ли серебра пожалел, но, почитай, двадцать лет Русь без своих денег улаживается.
— Ведаю о том, Томила Куприяныч, и монету Владимира в руках держал. Византийскую!
— Аль не по нраву оказалась?
— Не по
— Истину речешь, князь.
— А вот скажи мне, Томила Куприяныч, так ли уж надобны державе свои деньги?
Мастер ответил без раздумий:
— Еще как надобны, князь. И что за держава без своих денег? Худо. Это — как воин без меча.
— Знатные слова, Томила Куприяныч… Воин без меча. А мы возьмем этого воина — и на монету. И чтоб она долго жила.
— А без того и зачинать не стоит, князь. Ведь как купцы сказывают: денежка без ног, а весь свет обойдет и прибыток дает. Воистину так. На прибыток и коня накормишь, и добрую рать соберешь.
Ярослав Владимирович обнял мастера за округлые плечи.
— Умен ты, Томила Куприяныч, и руки твои зело искусны. Твоим изделиям могли бы позавидовать самые умелые зарубежные мастера.
Томила скромно кашлянул в курчавую бороду и, поправив налобный ремешок, сдержанно молвил:
— Разумею малость. Отцу надо поклониться. Жаль преставился рано. Коротка жизнь.
— Коротка, мастер, зело коротка. Жизнь — всего лишь небольшая тропинка между рождением и смертью, а посему надо многое успеть. Задумал я, коль вороги не помешают, каменные храмы в больших городах ставить. Дивные храмы, дабы душа у людей ликовала от их вида и внутреннего убранства. Понадобятся знатные зодчие, розмыслы и живописцы. Украшать надо святую Русь, ибо там, где красота, там и доброта, а добро сеять — добро и пожинать. Зело много от красоты зависит. Но творить ее надо с умом. Красота без разума пуста. Вот здесь и нужны искусные художники. Намерен собрать их в Киеве. Мыслю, Русь не бедна даровитыми людьми, и ты, мастер, тому пример. Отменно используешь ты и чернь, [299] и скань, [300] и эмаль. А посему с просьбой к тебе, Томила Куприяныч. Не возьмешься ли ты обучить своему ремеслу десяток учеников, дабы и они стали мастерами искусными. Позарез такие умельцы потребны Руси.
299
Чернь— в данном случае, черный матовый сплав из олова, меди, серебра и серы, применявшийся в старину для художественной отделки металлических изделий.
300
Скань— или филигрань— ювелирное изделие, напоминающее по виду плетеное кружево, изготовленное из тонкой крученой золотой, серебряной, медной или иной проволоки.
— Да я бы не прочь, князь. Дело, мню, стоящее, однако, и ковня моя маловата, и много сручья понадобится, да и злата и серебра впрок. А самоцветы? Держать при себе такое богатство опасливо.
— А как ты ранее свое богатство оберегал? Каждое твое изделие немалую цену имеет.
— Моего богатства здесь, почитай,
301
Лалы— древнее название драгоценных камней.
— Зрел. А ежели печенег наскочит? Дивлюсь, как твоя ковня в целости сохранилась.
— Печенег хоть и проворен, но не птица. Заранее о набегах узнаем. В пещеры с добром и сручьем забиваемся. Такие хитроумные скрытни в Горе нарыли, что ни один степняк не сыщет.
— Мыслю, более степняк не сунется. Но сынам твоим место в ковне. Караульных же от лихих людей из своих гридней выделю. И сруб новый подле тебя поставлю, и всё, что тебе на потребу надобно, вдоволь дам. Взрастишь добрых мастеров — в ноги поклонюсь, Томила Куприяныч.
Лицо мастера вспыхнуло малиновым цветом от смущения.
— Да я… да я, князь, сам тебе поклонюсь. Спасибо, что за Русь радеешь. Не всякий государь о мастерах печется.
Замыслив собрать в Киеве знатных зодчих, розмыслов и живописцев, Ярослав Владимирович постарался сам вникнуть в дивные творения мастеров. Нашлись они и в стольном граде.
На какое-то время великий князь стал усердным учеником. Вначале он познавал технику мозаики. Изображение выкладывалось из кубиков искусно окрашенной смальты [302] или из кубиков цветного камня. На поверхность стены наносился слой вяжущего, быстро затвердевающего раствора, на коем делался рисунок, и уже по нему выкладывалась, путем вдавливания в раствор, мозаика.
302
Смальта— стекло.
Кубики располагали так, дабы линии, образованные их рядами, приобретали вид рисунка. Полупрозрачная ярко окрашенная смальта создавала особенную глубину тона. Обрисовки мастерились так, что они были хорошо видны издали; всё было ясно, четко, легко воспринимаемо.
Техника фрески была менее сложной. Мастер писал красками прямо по сырой, особым образом приготовленной, влажный штукатурке. Краски проникали внутрь ее на некоторую глубину и плотно с ней соединялись. Живопись выходила довольно прочной.
В отличие от мозаики красочная поверхность фресок отличалась некоторой матовостью. Мастер, расписывавший стены фресками, должен был трудиться быстро — пока не высохла штукатурка, а посему фрески, относительно с мозаиками, отличались большей импровизацией и естественностью рисунка.
Иконопись представляла собой живопись яичными красками — на особым образом приготовленных досках, и отличалась высоким мастерством, выразительностью изображений, яркостью красок, сложностью христианских сюжетов.
Миниатюра же была связана со всем искусством писания книги в целом, где применялись разнообразные прочные краски и золото.
Умельцы дивились: чудной князь и до того дотошный, что сам в руку кисть берет, никакой черной работы не чурается, даже раствор старается без изъяна замесить. И всё вникает, вникает!
А Ярослав Владимирович с таким увлечением входил в тайны мастеров, что забывал обо всем на свете, и с превеликой неохотой отзывался на мольбы дворского:
— Княже! Ну, сколь можно без трапезы трудиться?!