Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Шрифт:
«Блаженные страстотерпцы Христовы, не забывайте Отечества, где прожили земную жизнь, никогда не оставляйте его. Вам дана благодать, молитесь за нас, ведь вас Бог наставил перед собой заступниками и ходатаями за нас!».
Стало быть, обретя первых своих святых, Русь обретет и первых своих заступников перед Вседержителем, кои могут вымолить у Него прощение грехов людей русских… По сердцу ли тебе мои помыслы, отче Илларион?
У иерея просветлело лицо.
— Зело похвальны твои слова, Ярослав Владимирович. Да простит меня Господь, но все же грустно разуметь, что мы, русские люди, молимся лишь чужеземным святым, житие коих непорочно, и все же безгрешные души их не столь близки и понятны сердцу человека русского. Давно пристало
— Спасибо отче, что так близко внял словам моим.
— Внял, Ярослав Владимирович, и стану тебе надежным помощником, хотя и предвижу в деле оном препоны константинопольские.
— И о том думал, отче. Греческая церковь будет противиться канонизации Бориса и Глеба.
— В том нет сомнения, князь. Наш митрополит Феопемт первым же возглаголит: «А какие же подвиги свершили братья, чтобы ставить их в один ряд со святым Климентом, почитаемым как Восточной, так и Западной церковью?»
Ярослав Владимирович отменно ведал, что его отец, Владимир Святославич, привез из Корсунского похода не только греческих священников, иконы, кресты и церковную утварь, но и на благословенье себе чудотворные мощи святого Климента. Греческое духовенство обосновалось в Десятинной церкви. Ему был отдан за храмом святой Богородицы теремной двор, получивший название «Двора доместиков».
Десятинная церковь с корсунскими святынями и священнослужителями стала связующим звеном между христианским миром, насчитывающим почти тысячелетнюю историю, и новым русским христианским государством, а святой Климент начал почитаться как первый и какое-то время единственный небесный покровитель Руси.
Культ святого Климента в первые десятилетия после крещения Руси был довольно значим: иностранцы называли богородичную Десятинную церковь церковью Святого Климента.
Князь Ярослав, как один из ярых приверженцев христианства, также с большим почтением относился к византийскому святому, но его будоражила мысль, что Русь должна заиметь своихнебесных покровителей.
— Феопемт — чужеземец, и не ему судить, что мученические смерти русичей также богоугодны Спасителю. И я клянусь тебе, иерей, что приложу все силы, дабы Борис и Глеб стали первыми русскими святыми. [298]
298
Ярослав Мудрый добился своего: не взирая на сопротивление греческой церкви, ростовский князь Борис и его брат Глеб были объявлены русской церковью святыми. В 1051–1052 годах, великий князь Ярослав поставил пятикупольную церковь, в которую и были перенесены гробы Бориса и Глеба, временно сохраняемые в часовне («храмине») на месте сгоревшей церкви Святого Василия в Вышгороде. Тогда-то и было установлено ежегодное совместное поминовение погибших родичей 24 июля в день кончины Бориса. В скором времени это почитание начало приобретать черты празднования памяти святых. Окончательно их статус был оформлен 20 мая 1072 года, когда съезд церковных иерархов и Ярославичей в Вышгороде подтвердил признанною церковью святость убиенных братьев. Мощи Бориса были перенесены из деревянного гроба в «раку каменну». К 1115 году первоначальная династическая замкнутость почитания святых князей была уже полностью преодолена, и этот культ стал достоянием всей христианской Руси. Князья-страстотерпцы остаются среди соплеменников как святые чудотворцы, дабы предстательствовать перед Богом обо всех без исключения… Они миротворят, но и своим обоюдоострым мечом предотвращают «усобничьныя брани» и, как «заборола», ограждают землю Русскую от нападений иноверцев. Владимир Мономах, потомок Ярослава Мудрого, решил оковать раки Бориса и Глеба золотом и серебром. «И пришедши ночью измерил гроба,
— Да поможет тебе Господь! — прочувствованно произнес Илларион.
Князь Ярослав, добиваясь признания святыми Бориса и Глеба, ставил перед собой и другую цель. Культ Бориса и Глеба будет иметь важное государственное значение. Святыми станут признаны князья-братья, кои приняли ужасную смерть, но не подняли руки на старшего брата. Тем самым будет освящена идея родового старшинства в порядке княжеской иерархии.
«Отцу наследует старший сын, — раздумывал Ярослав Владимирович, — и сие должно быть непреложным, священным законом. И тот, кто бросит ему вызов, окровенит Русь междоусобицами и ослабит державу. Дай Бог, чтобы все правители грядущих столетий придерживались сего справедливого закона».
Ярослав был набожен до суеверия. Как-то, после беседы с Илларионом, он приказал дворскому:
— Братья отца моего, Олег и Ярополк, умерли в язычестве. Поезжай, Могута Лукьяныч, к их могилам, вырой кости и доставь к храму Святой Богородицы.
Боярин за последние годы научился понимать Ярослава с полуслова, но, на сей раз, повеление князя привело его в недоумение.
— Вырыть кости?
— Ты не ослышался, Могута Лукьяныч. Не хочу, чтобы прах моих дядей оставался лежать в языческих могилах. Я намерен крестить их останки.
— Но как на это взглянет митрополит Феопемт?
— То моя забота, боярин.
Феопемт отнесся к предложению великого князя прохладно:
— Сколь не живу, но никогда не слышал, чтобы крестили мертвые души.
— Привыкай к новинам, владыка.
— Да уж о твоих новинах я вдоволь наслышан, сын мой, — с иронией произнес Феопемт.
— Ничего греховного в них нет, — резко высказал Ярослав Владимирович. — Все мои новины не противоречат христианской морали, и я готов доказательно побеседовать с тобой, владыка.
Митрополит лишь вздохнул. Жаль, что он живет в Киеве, и ежедневно чувствует властную руку Ярослава. Спорить с этим князем зело многотрудное дело. Он слишком начитан, почти наизусть знает все богослужебные книги, и переубедить его невозможно. Лишняя трата времени. Да и не благоразумно втягиваться в свары с великим князем. Киев — не Константинополь.
— На Руси говорят: мертвые сраму не имут. И разве будет худо, если останки князей предать христианскому обряду крещения? Ни в Новом, ни в Ветхом завете тому нет порицания.
— Ну, хорошо, хорошо, сын мой. Я помолюсь перед Господом и благословлю духовных пастырей на сие необычное крещение.
Глава 15
ИСПЫТАНИЕ ЖЕЛЕЗОМ
В покои вошел дворский и довольным голосом доложил:
— Вышгородцы изловили Путшу, великий князь.
— Путшу?!
Весть Могуты и удивила, и обрадовала. Боярин Путша — последний сообщник убийства Бориса и Глеба, коему удалось вырваться из сечи на Альте, и кой остался не наказанным.
Ярослав Владимирович полагал, что Путша сбежал к ляхам, а он вдруг оказался в своем родном Вышгороде.
— Как могло такое случиться?
— Мыслю, скаредность погубила. Прежде чем уйти в войско Окаянного, боярин закопал злато и серебро в своем саду. Минувшей ночью он проник на свою усадьбу.
— Но как ему удалось пройти через крепостные ворота?
— Люди, кои схватили Путшу, поведали, что караульным он назвался твоим посланником, великий князь. Те поверили. Но от судьбы не уйдешь. Сколько кобылке не прыгать, а быть в хомуте. Заприметил боярина в саду один из холопов, Еремка. Когда-то Путша его нещадно плетьми истязал, вот тот и надумал досадить своему господину. Побежал к градским старцам, кои тебе недавно крест целовали. Старцы же остались верны клятве. Послали ратных людей, и те связали Путшу. Ныне Вышгород ждет твоего суда, великий князь.