Ярослав Мудрый
Шрифт:
Женщина молча смотрела на Какору, на его коней, потом — на Сивоока, смотрела, пока они проехали, и хлопец так и не понял, что это за женщина, почему она так смотрит на них и какими чарами обладает, что ей послушен даже медведь.
Навстречу приезжим выходили люди. В большинстве своем это были женщины, да все маленькие, аккуратненькие молодички, мужчин попадалось мало, были они забитые, немытые, нечесаные, вид у них был дикий и сонный. Никто не носил оружия, одеты они были не в шкуры, а в белую полотняную одежду; у женщин и детей на воротниках и рукавах было много предивных вышивок, мужчины не баловались такой роскошью.
Хотя Какора был здесь впервые, он знал, куда
Видать, то была святыня этих укрытых от белого света людей, святыня, построенная неведомо когда, неведомо кем, потому что не верилось, чтобы кто-нибудь из ныне живущих был способен на подобное строительство и украшения.
Словно бы взял тот кто-то неведомый множество крепких липовых бортей, увеличил их до невероятных размеров, украсил извне узорами богов и богинь — и все это, соединенное в живоносное целое, стрельчато возвышается к небу разноцветными крышами, неодинаковыми, как и каждая увеличенная борть.
Сивоок, забыв про Какору, пересек базарную площадь перед святыней, неотрывно смотрел на украшения стен, узнавал еще издалека Родимовых славянских богов и богинь, они повторялись, их лики смотрели на хлопца, будто отраженные в многообразии вздыбленных вод, с ликами и фигурами богов переплетались фантастические фигуры вил и берегинь; стены святыни были сплошной краской, радужной радостью, праздником для глаза. Цветные изображения богов хорошо сочетались с резными, никогда еще Сивоок не видел такой тонкой резьбы, от этого вся святыня обретала легкость, она как бы провисала над землей в своей разукрашенной невесомости. Сивоок сначала и не понял, откуда это впечатление легкости — то ли от буйности красок, то ли от искусной резьбы, то ли от неодинаковости «бортей», соединенных с такой неожиданной смелостью и умением. Только немного погодя, когда он обошел сооружение наполовину, Сивоок хлопнул себя по лбу: как он мог не заметить сразу! Святыня не стояла на земле. Она поднята была на крепких столбах, коричнево-блестящих, будто рога диких зверей. Когда Сивоок провел пальцем по одному из «столбов», ему и в самом деле почудилось, что это — турий рог, но нигде никогда не было и не могло быть таких рогов, разве что их склеили каким-то дивным таинственным способом, известным только этим людям, как известны им были тайны красоты и цвета. С одной стороны святыня подпиралась зеленым пригорком. Там были двери, которые вели внутрь, но сейчас двери были закрыты, и Сивоок продолжал идти вокруг святыни с другой стороны, пока не очутился снова там, откуда и начал свой осмотр.
Детвора помогала Какоре распрягать коней. Неумело и беспорядочно дергали за сбрую, другие тащили коней за повода, еще другие норовили вырвать волос из конских хвостов; дети вертелись под ногами у купца, тот покрикивал на них, наделял тумаками каждого, кто попадался ему под руку, бормотал:
— Кыш! Зовите своих отцов, говорите: гость приехал. Менять начнем! Все у меня есть! Никто и не видывал такого. Ну!
Привязав коней, Какора принялся разгружать телегу; увидев Сивоока, крикнул ему:
— Эй, отроче, помогай!
Сивоок остановился и не мог сдвинуться с места. Теперь он знал: никуда не пойдет дальше с этим толстым убийцей. И удирать не станет, — просто не пойдет, да и дело с концом. Пускай Какора сам попытается выбраться из лесов да болот. Пускай натерпится страху!
— Ну! — крикнул еще раз Какора.
— Не хочу, — впервые за последние
— Гей-гоп! — беззаботно напевал Какора.
Начали собираться люди. Видно, они привычны были к торгу, ибо шли смело, их не тревожили ни глуповатое пение Какоры, ни его товары; не удивлялись они купеческой повозке, а кони вызывали разве лишь сожаление своей изнуренностью и испачканностью. Создавалось впечатление, что тут перебывало множество разнообразнейших гостей, что все привыкли к ним, хотя и трудно было предположить, чтобы пробивались сюда из широкого мира даже такие отчаяннейшие пройдохи, как Какора.
Первым пришел высокий косматый мужчина с лукаво прищуренным глазом; руки у него были такие длинные, что свисали ниже колен; лицо мужчины излучало насмешливость и хитринку, он остановился в нескольких шагах от купца, хмыкнул, спросил задиристо:
— Что имеешь?
— А что нужно? — вопросом ответил Какора, который хорошо разбирался в покупателях и сразу видел, с кем имеет дело.
— Спрашиваю, что имеешь? — снова повторил мужчина.
— Что нужно, то и имею, — начиная сердиться, ответил купец.
— А не ври.
— Имею такое, что тебе и не снилось, — подогревал его любопытство Какора.
— Ой, хвастун!
— А у тебя? Драные порты да плоть смердючая! — пошел в наступление Какора. — Ну!
— Ох, смешной ты! — захохотал мужчина. — Да у меня…
— А что у тебя?
— Да такое..
— Ну какое?
— Да и дети твои не увидят такого.
— Что же это? Разве что птичье молоко…
— А и молоко.
— Воробья подоил или жабоеда?
— Да и воробья! — Мужчина лениво почесал ногу о ногу, повернулся, чтобы уйти прочь.
— Эй, куда же ты? — испуганно позвал Какора.
— Дак что ж с тобою?
— Постой, что же у тебя?
— Дак у тебя же ничего.
— Не видел же ты, дурак!
— Дак и нечего видеть! — сплюнул мужчина.
— А у тебя что?
— Да такое, что и детям твоим…
Какора, тяжело дыша, подбежал к мужчине, схватил его за руку.
— А ну-ка! Вернись! Не будь тварью безрогой!
Мужчина остановился, потом без видимой охоты направился к телеге купца. Какора тыкал ему под нос то кусок покрывала, то заморской работы меч, то женские украшения из зеленого стекла. Мужчина все это отклонял рукой, щурил глаз, веселился в душе от стараний купца.
— Э, — сказал он, — а белого бобра ты видел когда-нибудь?
— Чего? Что? — не понял Какора.
— Белого бобра, спрашиваю, когда-нибудь видел?
— Белого? Бобра? Врал бы ты кому другому, а не Какоре, добрый человек!
— Дак что ж с тобой разговаривать! — пожал плечами мужчина и снова наладился уходить.
— Ну! — взревел Какора. — Вот осел божий! Да ты говори толком! Бобер?
— Бобер.
— Белый?
— Белый!
— Врешь!
— А ежели вру — так и уйду себе с богом!
— Ну! Гей-гоп! Стой! Что хочешь?
— А ничего.
— Как это?
— А так: не меняю.
— И почему?
— А пускай мне останется.
— Зачем же похвалялся?
— Дак чтоб ты знал, что у меня белый бобер есть, а у тебя нет! — Мужчина беззвучно рассмеялся прямо в нос Какоре и теперь уже пошел от купца, не слушая его проклятий и угроз.
— Ну и людишки! — обращаясь снова к Сивооку, почесал в затылке Какора. — Видал такого дурака?
Он снова попытался привлечь дикую душу Сивоока, ибо чувствовал себя, наверное, одиноко и неопределенно, забредя в этот город, который сразу послал на них то дикого ревучего зверя, то лукавого человека, то невероятной красоты святыню.