Ярослава и Грач
Шрифт:
А потом Григорий немного ускоряется, и вот так уже куда лучше и интереснее. Яра откидывается на подушку и с удивлением обнаруживает, что в процессе очень сложно дышать, но воздух словно и не нужен, но потом все равно ловит немного, и выдыхает то, что ей сейчас кажется самым важным.
— Гриша… Я люблю тебя…
Не то чтобы она ни разу не произносила эту фразу за последний месяц. Произносила, конечно. Несколько раз точно. И шутливо, и серьезно. Но явно не так, как это вышло теперь.
Судя по всему, для него эти слова становятся спусковым крючком.
—
А дальше Яра ныряет в круговорот ощущений и эмоций и позволяет себе утонуть в нем. Погрузиться в Григория без остатка и отдать ему все, что у нее есть.
После Яре кажется, что внутри она больше, чем снаружи, и ей тесно в собственной коже, и лишнее находит выход, проливаясь слезами.
Глупо-то как. Она же не какая-то там экзальтированная девица, чтобы рыдать по поводу и без. Она пытается незаметно вытереть слезы о подушку, но Григорий аккуратно разворачивает ее лицом к себе.
— Ну как? — спрашивает он.
И тогда Яра улыбается ему. И сама чувствует, что улыбка выходит шальная и абсолютно счастливая. Грач улыбается в ответ. Он выглядит расслабленным и веселым одновременно, каким бывает очень-очень редко.
— Все нормально, так бывает, — он вытирает слезы с ее щек большим пальцем. — Хочешь шоколадку?
Шоколадку? Он серьезно?
— Хочу, — осторожно соглашается она, — но сначала воды.
И Гриша приносит ей стакан воды, а потом как по волшебству достает из тумбочки плитку, вскрывает, отламывает кусочек и кладет ей в рот. Даже двигаться не нужно… Долька приторно-сладкая, тает на языке. Вообще Яра предпочла бы не молочный шоколад, а горький, но для такого случая это именно то, что надо. И вообще, если верить ощущениям, она в сказке… И для этого нужно было всего лишь лишиться девственности? Что ж ей раньше-то никто не сказал?
Впрочем, не всего лишь. А именно с ним.
Она рассасывает дольку и проглатывает, и Гриша протягивает ей еще. Яра чувствует себя птенцом, которого кормит заботливый родитель.
— Как это тут оказалось? — спрашивает она, глотая третий кусок.
Григорий вдруг краснеет.
— Ну, я готовился, — отводит глаза он.
Вот это да. Так правда бывает, или ее сбила машина, и она сейчас в коме, вот мозг и сочиняет для нее истории поприятнее?
— Ты в курсе, что ты самый лучший?
Самый надежный. Самый-самый. Ее.
Гриша смущенно улыбается в ответ и тоже кладет себе в рот кусок, смакует.
— Просто хотел, чтобы все у тебя в первый раз было как можно лучше. Как правильнее.
— У тебя получилось, — отвечает Яра и пристраивается ему под бок. — А у тебя как было?
Григорий смеется, но смех этот какой-то горький.
— В общежитии, быстро и сумбурно, с дверью, подпертой стулом. Не то чтобы я ее сильно хотел, но ситуация располагала, она явно этого ждала, а мне стало стыдно отказать. Больше мы не пересекались. Яра, точно все нормально?
— Лучше всех, — она трется носом о его ребро.
Его кожа пахнет потом. Приятный запах. Яра касается языком. На вкус терпко и солоно.
— Ты была великолепна.
Что?
— Я же ничего не делала, — шепчет она.
— Неправда, — качает головой Грач. — Ты мне доверилась, открылась, не зажималась. Это многого стоит.
Яра покусывает язык. У нее сто сомнений по этому поводу, и одно из них тянет руку выше всех.
— А тебе хоть немного было хорошо?
— Вообще нет, — усмехается он. — Поэтому я и кончил.
Нет, ну это невыносимо!
— Гриша! Давай без шуток! Я очень переживала, что тебе со мной не будет хорошо. Я же неопытная совсем и не знаю, как и что делать…
— Ты сейчас серьезно?
— Серьезней некуда…
— Яра, ты была прекрасна, восхитительна и аппетитна, как булочка с кремом. И я получал кайф уже просто от того, что это была ты.
Булочка с кремом? Видела она, как он уплетает эти самые булочки, так что это точно комплимент. Ладно, пока что ее устроит, а потом она найдет способ поднять уровень своей компетентности в данной сфере. У них же теперь много ночей впереди, правда? И не только ночей… И кстати…
— А что ты там представлял про нас во время тренировок?
— Яра!
И снова смущается. Да сколько можно-то! Все, уже все случилось, запретных тем не осталось, пусть успокаивается.
— Нет, ну мне интересно, — налечь сверху, грудью на грудь. Теперь можно не переживать из-за прикосновений. Любых. И это здорово. — Я хочу знать все в подробностях. И вообще, вдруг мне понравятся твои фантазии, и мы воплотим их в реальности?
Брови вверх, глаза побольше и улыбку как можно более многообещающую.
А он даже не краснеет. Пунцовеет. О-о-о… Вот теперь она точно от него не отстанет.
— Так, Яра, все, угомонись. Теперь нас ждет проза жизни.
— Что? — непонимающе хмурится она.
— Душ. Пойдем. Или, если хочешь, иди первая…
— Нееет, — тянет Яра, — пошли со мной. А то вдруг там такую аппетитную и великолепную меня кто-нибудь съест. А я так и не узнаю, о чем были твои мечты.
— Еще один вопрос, и ты пойдешь одна.
Яра вздыхает и садится на кровати, невинно хлопая ресницами. Вот она — вся такая послушная. А правду она все равно выпытает. Она упертая.
Пена дней. Пузырь первый. Флешбэк.
Год назад.
— Гриш, стоп, я больше не могу.
Шест со звонким стуком летит на пол, несколько раз подпрыгивает, прежде чем окончательно успокоиться, и звук эхом разносится по пустому тренировочному залу, в котором они одни. Яра падает спиной на мат, закрывает глаза, дышит тяжело и часто, грудь вздымается и опадает, пот покрывает кожу, угольно черная тонкая прядь волос выбилась из косы и приклеилась к виску, проползла змеей на щеку… Она запрокидывает голову, тянет сначала в одну, потом в другую сторону, разминая шею, потом заводит руки назад, сцепляет ладони в замок и вытягивается в струну. Поясница прогибается над матом…