Ярость Антитела
Шрифт:
Его, успевшего в последний момент выскочить в окно, отбросило в сторону взрывной волной, и около получаса он находился в полном беспамятстве. Когда он пришел в себя, он не сразу понял, где находится. Крики огромной толпы людей, гудки машин и едкий запах залитого водой костра.
Он попытался встать, но кто-то со словами — «Лежите, сэр, сейчас вам вставать нельзя», — придавил к какой-то поверхности.
Оглядевшись и приведя в порядок мысли, он понял, что лежит на медицинских носилках, тех, что обычно используют парамедики для погрузки в машину. Скосив взгляд, он увидел, что окна его квартиры, словно подведенные тушью глаза проститутки Колли, чернеют сажей. А рядом с Томом сидел какой-то человек и контролировал каждое его движение, положив руку на его грудь. Взор же этого спасателя был обращен туда, где трудились над дымящимися, блестящими от воды углями товарищи. Том сделал еще одно движение, и рука спасателя придавила его к носилкам. Это было очень не похоже на жест человека, опасающегося за жизнь пострадавшего. Том внимательно посмотрел на спасателя. И все понял.
Том повернул голову вбок и понял причину легкого дискомфорта. Ему в вену была введена игла капельницы, а само устройство было закреплено под крышей медицинского автомобиля. Быстро оценив свое положение как положение плененного диверсанта на вражеской территории, он проанализировал ситуацию.
У дома сматывают рукава два расчета пожарных. Там же белеет карета еще одной «Скорой», и та «Скорая», по всей видимости, настоящая…
Все, пора решаться. Еще несколько минут, и дружки этого «медика» закончат осмотр его квартиры, не найдут сумки и вернутся с расспросами. И начнется все сначала…
Он собрался и сделал еще одно движение вверх. И рука снова надавила ему на грудь. Это был сигнал к тому, что сидящий рядом с ним человек Бешеного Уилки потерял равновесие.
Том резко развернулся и мощным ударом пробил ему коленом в лицо.
— Извини, — зажав его голову под мышкой, Том рухнул на пол машины, отчего грузовик качнуло. Кувыркнувшись назад, он услышал омерзительный хруст шейных позвонков. И только тогда выпустил голову.
— Тебя сюда никто силой не привозил, правда?.. — прошептал он.
Осторожно, чтобы не привлекать внимания, он соскользнул с пола «Скорой» на асфальт и прикрыл обе дверцы машины.
Теперь была дорога каждая секунда. Обойдя машину, он ускорил шаг. Прорвавшись сквозь толпу, он забежал во двор и стал двигаться вдоль домов. Сильно ныла рана, но он не позволял себе останавливаться. Похоже, что и с квартирой проститутки придется проститься.
Через три дня, переведя по разным адресам разные суммы, он с оставшейся третью денег сел на самолет, отправляющийся до Буэнос-Айреса. Через месяц, приведя себя в порядок, он прилетел на Кубу.
Люди Бешеного Уилки давно потеряли его след, но он, руководствуясь привычкой все делать до конца, хотел окончательно стереть с проекта «Земля» историю своего существования. И он сел на лайнер, отправляющийся на Бермуды, чтобы остаться в Гамильтоне если не навсегда, то надолго.
Но ему суждено было среди немногих других иметь глупость ступить на борт одного из трех катеров, отправляющихся на странный остров.
Глава шестнадцатая
Ночь таяла. Гоша ощущал ломоту во всем теле и видел, как таяла ночь. Изредка он переговаривался с Гудзоном, но два часа назад челюсти его сковала усталость. Он все время боялся упасть лицом вниз. Когда глаза смыкаются и впереди нет опоры, устоять на месте трудно. Дважды ему казалось, что скала отъезжает в сторону и его ведет вперед, туда, где в полной темноте, завернутые в одеяло облаков, спали горы. И оба раза он приходил в себя, понимая, что стоит как вкопанный. И тогда пальцы его вцеплялись в каменные выступы, и он начинал думать, чтобы не уснуть. Но через несколько минут мысли, пройдя по кругу, возвращались. И Гоша догадывался, что опять думает о том, что ночь длинна, что нужно выстоять и что Гудзону сейчас не легче.
За то время, что они стояли на уступах, ворота поднимались еще восемь раз. Между ними с грохотом пролетали очередные вагоны, из которых вываливался мусор, что-то еще — в темноте разобрать было трудно, наступала тишина, и только легкий свист указывал на то, что груз уходит вниз. Однажды Гоше показалось, что он слышал крик. Как только ворота уходили вверх, он готовился придвинуться ближе к краю и заглянуть внутрь. Если бы ему удалось заскочить внутрь, он бы сообразил, как потом затащить туда же Гудзона. Но вагоны мчались впритирку к стенам, так что единственный способ, который был перспективным, это каким-то образом оказаться внизу, между колесами вагона, чтобы, дождавшись, когда он проедет над головой, подняться и успеть заскочить внутрь во время опускания двери. Гоша мысленно сконструировал события и понял, что этот вариант не имеет практического применения. Во-первых, под колесами нужно оказаться в тот момент, когда ворота откроются. Через несколько секунд, пропустив под собой очередной вагон, они рухнут вниз. Но было непонятно, когда они откроются. Никакой периодичности Гоша не обнаружил, а висеть на руках и ждать невозможно. Да и успеет ли он поднять свое тело и забраться до опускания дверей, если даже удастся угадать со временем? Руки к тому времени затекут и перестанут слушаться. А упавшие ворота разрубят его пополам.
Гоша отмахнулся от этой идеи, как от мухи, и стал ждать рассвета.
— Гоша… — услышал он.
— Я здесь. По-прежнему здесь. Пока здесь…
— Как вы думаете, Гоша, труднее спускаться с горы или подниматься в гору? — спросил Гудзон, и чувствовалось, что не этот вопрос его волнует, а проблема одиночества в полной темноте.
— Если в нашем случае, то лучше стоять и не рыпаться.
— Нет, а вообще?
— Вообще, если начать путь со спуска, то спускаться легче. Если же спуск начинать после изнурительного подъема, то я бы еще поспорил. Гудзон, в ваше время уже были парашюты?
— А что это такое?
— Я так и думал… А идея летать уже будоражила умы?
— Будоражила, Гоша. Но мне не нравится этот разговор, если честно…
— Вам не нравится все, о чем бы я ни заговорил, — огрызнулся Гоша.
— Это потому что все, о чем вы ни заговорите, пахнет мертвечиной.
Гоша посмотрел вниз. Облака посветлели. Он повернул голову и впервые за ночь различил очертания Гудзона на скале.
— О чем задумались, Гоша?
— Я не могу понять, куда падают вагоны.
— Вниз.
— Это я понимаю. Было бы странно, если бы вагоны падали вверх. Я о другом, — Гоша пошевелился, чуть изгибая спину. И сразу почувствовал мурашки на коже. Онемевшая спина ожила вместе с рассветом. — Если они падают с частотой один в полчаса, и это происходит ежедневно, каждый месяц… то где-то внизу должна быть гора из вагонов. Вопрос второй: откуда здесь, наверху, столько вагонов? Кто их изготавливает? Полста вагонов в сутки улетают в никуда. Полторы тысячи вагонов в месяц. В год это восемнадцать тысяч. Вы в состоянии представить себе гору вагонов числом в восемнадцать тысяч?
Гудзон поежился под утренним ветром. Было слышно, как он втягивает этот воздух, чтобы освежиться.
— Вчера вечером, Гоша, я и одного вагона не мог себе представить. Но я не пойму, к чему вы ведете.
«Если прыгнуть в вагон, когда он будет проезжать мимо…» — подумав об этом, Гоша представил, как они с Гудзоном будут выглядеть через две секунды после приземления, и тряхнул головой.
Он посмотрел вверх. Скала отвесно уходила в очередной слой облаков, и конца ее не было видно.