Ярость
Шрифт:
Ведь он так любил выдумку. Ведь он так любил приключения. Ну почему выдумка не приходит ко мне, — подумал он. — Ну почему?
— А вот и я, встану в солнце дня! — завыла вокалистка. — Что гнев тревожит мой!
Во время растянутого «о-о-о» в последнем слове Мышлимир вылез из-под письменного стола и увидел перед собой упыря. Упырь был высоким, худым, смертельно бледным, чуть ли не синим от усталости и декабрьского холода, его лицо сливалось в одно белесое пятно со снежно-белыми, неестественно седыми для его возраста волосами. Пятно же контрастировало с черным длинным пальто, темно-графитового цвета костюмом
— Уж много лет в объятья льда не знаю что влечет меня, — завершила вокалистка.
— Прием граждан окончен, — сказал Мышлимир, слегка перепуганный видимым в глазах незнакомца безумием.
— Это вопрос жизни и смерти, — прохрипел незнакомец металлическим голосом.
— Вы не понимаете, из-за вас я могу потерять работу, — сообщил Мышлимир, с трудом скрывая возбуждение, вызванное фактом, что у него появилась возможность провозглашать такие киношные банальности.
Прокурор постучал пальцами по краю столешницы. Было видно, что он пытается взять себя в руки, только гневное нетерпение било от него словно жар от пожара.
— Потерять не сможете, поскольку закон обязует ЗАГС предоставлять сведения прокуратуре. Потом вы получите от меня все квитанции.
— Ну ведь есть же процедуры, закон о защите персональных данных, у меня могут быть серьезные неприятности.
Седой прокурор в течение нескольких секунд выглядел так, словно бы готовил угрозы, которые должны были склонить чинушу к сотрудничеству, но вдруг его напряженное лицо расслабилось, глаза стали матовыми.
— Я скажу вам правду, — тихо сказал Шацкий, — потому что в жизни я дошел до такого этапа, что у меня нет желания врать. Ночью у меня похитили дочку, и все следы, по которым, в истерике, я шел с утра, оказались тупиком. Я бьюсь головой в стенку, а где-то там моя девочка, возможно, уже мертва. Я мог бы искать сейчас предписания, которые формально заставили бы вас сотрудничать. Я мог бы угрожать самыми изысканными способами, в конце концов, уж кто — кто, как не мы можем сделать жизнь неприятной. Но сейчас я прошу вас, как человека: закиньте мне эти фамилии, и мы посмотрим, что из этого выйдет. Хорошо?
Тот, не говоря ни слова, включил компьютер, ввел пароль для входа в базу данных.
— Что за фамилия?
— Петр Найман.
Тот вбил, программа целую секунду размышляла и выплюнула список из несколько десятков лиц.
— Дату рождения вы знаете?
— Начало шестидесятых годов.
— Имеется один такой: дата рождения девятнадцатого ноября шестьдесят третьего года.
— Этот. Какие у вас имеются связанные с ним акты?
— Свидетельство о рождении и два свидетельства о браке.
Услышав это, седоволосый прокурор глубоко втянул воздух, поднял голову и, уставив глаза в потолок, выпустил воздух, улыбаясь Провидению.
— Отлично. Только что вы помогли мне раскрыть очень грозную и лишенную угрызений совести преступницу. Вы можете выписать мне данные невесты из первого свидетельства пана Наймана?
Щелчок.
— Да, конечно. Беата, девичья фамилия Вертель, родилась в Решле.
— Мне нужен PESEL.[131]
— Шесть —
— А когда состоялась свадьба?
— Сентябрь девяностого.
— А развод?
— Брак был расторгнут в ноябре две тысячи третьего.
Он подождал, когда прокурор закончит записывать, затем добавил:
— Но не по причине развода.
— Не понял…
— Брак был расторгнут не по причине развода, а по причине смерти супруги.
Эта вот, достаточно банальная с точки зрения чиновника ЗАГС информация — что ни говори, но ведь браки и смерти, то смысл их работы — вызвала на прокурора впечатление удара грома. Он пошатнулся, словно бы собираясь потерять равновесие и упасть со стула.
— Это невозможно, — сказал он. — Она должна существовать. Женщина с черными волосами просто обязана жить. Иначе все это не имеет смысла.
— Мне весьма жаль.
Мышлимиру Щонхору только сейчас сделалось страшно. Перед этим его сопровождало легкое беспокойство, заглушенное возбуждением, вызванным необычной ситуацией. Но сейчас он перепугался. Конечно, незнакомец располагал удостоверением прокурора, но ведь среди прокуроров тоже могут случаться психи, возможно — даже опасные. Курьёзное упоминание о женщине с черными волосами могло свидетельствовать о том, что седой серьезно разошелся с реальностью.
— Проверьте, пожалуйста, еще раз. Наверное, это какая-то опечатка. Какая-нибудь ошибка. Должно быть, вы глянули не в тот столбец. Вообще, это достойная наказания некомпетентность!
В голосе прокурора появились истеричные нотки, но на сей раз Мышлимир не почувствовал страха, нет, он почувствовал себя оскорбленным. Он никому не позволит обвинять себя в некомпетентности.
— Послушайте, акты записей гражданского состояния — это, возможно, и не квантовая физика, но и не лепка ленивых вареников. Ведь тут, в каком-то смысле, фундамент государства, контроль за тем, сколько граждан у нас прибавляется, а сколько убывает. Все это мы делаем очень тщательно, а уж насчет того, можем ли мы эту информацию читать, прошу не сомневаться.
Прокурор, хотя раньше такое могло показаться совершенно невозможным, побледнел еще сильнее.
— Покажите мне, пожалуйста, ее свидетельство о смерти.
Чиновник вывел документ на экран и передвинул монитор, сам с любопытством всматриваясь в рубрики. Он подумал, что раз является сотрудником ЗАГС, то все тайны этих рубрик ему знакомы. И в этой сцене главный герой — это прокурор, ну а он сам — чудаковатый, слегка поехавший специалист, которого наука вызвала для решения загадки.
— Что-то не похоже это на свидетельство о смерти.
— Не похоже на то, что вы получаете на руки. Ведь в конторе вы получаете копию свидетельства о смерти, в большинстве случаев — сокращенную. А то, что вы сейчас видите, это и есть настоящее свидетельство о смерти, официальный государственный документ.
— Хорошо, понятно. Вы его расшифруете для меня?
Щонхор подумал, что прокурор — это такая фабрика нетерпения, свои избытки он мог бы продавать в баночках и неплохо на этом зарабатывать. И это не потому, что кто-то в Польше страдает от недостатка нетерпения, только ведь, черт его знает, спрос существует и на более дурацкие вещи.