Ящер страсти из бухты грусти

Мур Кристофер

Бёртон схватил портфель с комплектом для побега и протиснулся в разбитое заднее окно. “Эльдорадо” наполовину врезался, наполовину наехал на передок белого “субурбана”. Шериф встал с четверенек и подбежал к фургону. Закрыто. Шеридан, мудак, конечно не забыл дверцу запереть, подумал он. Людей в наручниках в клетке фургона он не заметил.

“Мерседес” оставался последним шансом. Шериф подбежал и дернул на себя дверцу со стороны водителя. Ключи – в зажигании. Бёртон уселся и перевел дух. Нужно успокоиться. Больше никаких ошибок,

сказал он себе. Он завел двигатель и обернулся, чтобы аккуратно съехать задним ходом со склона, и тут на него бросился пес.

ТРИДЦАТЬ ДВА

Сомик и Эстелль

– Хорошая была гитара, – сказал Сомик. Он обхватил Эстелль руками, и та спрятала лицо у него на груди, когда чудовище напало на Уинстона Краусса.

– Я и думать не думала, – сказала Эстелль. – Даже представить себе не могла, что он так поступит.

Сомик погладил ее по голове:

– И машина неплохая. Никогда не ломалась.

Эстелль отстранилась от Сомика и посмотрела ему в глаза:

– Ты ведь знал, правда?

– Я одно знал – парнишке хочется поближе к этому морскому страшилищу. Вот он и подлез поближе. А если ты не заметила – он был счастлив, когда это случилось.

– И что теперь?

– Я так полагаю, теперь нам нужно доставить тебя домой, девочка. У тебя из этого кой-какие картинки могут получиться.

– Домой? А ты со мной пойдешь?

– Раз машины у меня нет, то и ехать мне некуда. Пойду, видать.

– И останешься? И не боишься блюз потерять и впасть в довольство?

Сомик ухмыльнулся, и на утреннем солнышке во рту у него блестнул золотой зуб с выгравированной восьмой нотой.

– Дракон сожрал мою машину, гитару и усилок – девочка, да у меня блюза столько, что на мой век хватит. Я так думаю – напишу-ка я себе кой-каких новых песенок, пока ты свои картинки рисовать будешь.

– А мне бы хотелось, – произнесла Эстелль. – Мне бы хотелось нарисовать блюз.

– Если только ушей себе резать не станешь, как старина Винсент. Для мужика одноухая женщина напрочь непривлекательна.

Эстелль крепче прижалась к нему.

– Я очень постараюсь.

– Ну, конечно, знавал я одну как-то – под Мемфисом жила, у ней только одна нога была. Ее так и звали – Одноногая Сэлли...

– Я не хочу этого слышать.

– А что ты хочешь слышать?

– Я хочу слышать, как за нами закрывается дверь, как в печке потрескивает пламя, как свистит чайник на огне, а мой любимый подбирает на гитаре “Пешеходный Блюз”.

– Это просто, – сказал Сомик.

– Я так и думала, что тебе понравится, – ответила она, взяла его за паучью руку и повела вверх по склону искать, кто бы подбросил их до дому.

Тео и Молли

Тео никогда в жизни не был настолько ошеломлен. Он чувствовал, что все треволнения и опасности позади, но казалось, что над

ним по-прежнему нависает тварь, такая же жуткая, как и та, что минуту назад погрузилась в пучину. Он не знал, есть ли у него работа. Непонятно даже, остался ли у него дом, поскольку хижина входила в жалованье констебля. Он не мог больше радоваться коллекции трубок, не мог больше заползти в свой триумфальный садик. Тео был в смятении и ужасе от случившегося, и не чувствовал ни грана облегчения от того, что все закончилось. Тео стоял на берегу, в десяти футах от него волны омывали Молли Мичон, и он не имел ни малейшего представления, что уготовила ему жизнь напоследок.

– Эй, – окликнул ее он. – Все в порядке?

Не оборачиваясь, Молли кивнула. О ее колени разбивались волны, пена и водоросли облепили ее до самого пояса, но она стояла неподвижно и смотрела в море.

– И дальше все в порядке будет?

– Со мной ничего не в порядке уже много лет. Кого хочешь спроси, – по-прежнему не поворачиваясь, ответила она.

– У всех свое мнение. Мне кажется, с тобой все в порядке.

Вот теперь она через плечо взглянула на него. Ее волосы спутало ветром, а на щеках остались дорожки слез.

– Правда?

– Я твой горячий поклонник.

– Ты же ни разу не слыхал о моих фильмах, пока ко мне в трейлер не зашел, ведь так?

– Так. Но я все равно твой горячий поклонник.

Молли повернулась и зашагала по воде к нему. На ее лице заиграла улыбка. В ней сквозило слишком много прошлого, но все равно получалась улыбка.

– Закадровый голос говорит, что у тебя хорошо получилось, – сказала она.

– Закадровый голос? – Тео поймал себя на том, что и он улыбается, хотя плакать хотелось так, как он не плакал с тех пор, как умер отец, – но все равно получалась улыбка.

– Ага. Это такой голос, который я слышу, когда слишком долго не принимаю таблетки. Он, конечно, мудак, но рассудительности у него больше, чем у меня.

Она уже стояла перед Тео – смотрела ему в лицо, уперев одну руку в бок, и вызывающе улыбалась, точно настоящая кинозвезда. Сейчас она больше походила на Малютку-Воительницу Кендру, чем на своих афишах: над левой грудью отчетливо багровел пятидюймовый шрам, все тело в морской соли и копоти, а в глазах – неоднократно раздолбанное ядерными бомбами будущее. У Тео перехватило дыхание.

– Как ты считаешь – мы втроем можем как-нибудь сходить поужинать?

– Только не забывай – я еще не оправилась от потеряной любви.

У Тео упало сердце.

– Я понимаю.

Молли обогнула его и стала карабкаться по склону. Констебль двинулся следом – только сейчас он начал понимать, каково было паломникам входить в пещеру к Морскому Ящеру.

– Я не сказала “нет”, – произнесла Молли. – Мне просто показалось, что ты должен знать. Закадровый голос не советует обсуждать за ужином моего бывшего возлюбленного.