Ясный берег

Панова Вера Федоровна

Дедушка был доктор. Настасья Петровна Коростелева,

служившая у них когда-то в прислугах, рассказывала —

•хороший, справедливый был доктор, всех лечил

одинаково, не смотрел, сколько ему платят. И даже так: нищий

Кирюшка у него вылечился, а богач Кулдымов помер, а

болезнь была одинаковая, что у Кирюшки, что у Кулды-

мова... И бабушка всех лечила и учила, хотя не была

ни докторшей, ни учительницей, а только окончила

институт

для сирот благородного происхождения; и ее,

Настасью Петровну, научила грамоте и приказывала

читать книжки...

. Детство и юность Марьяны прошли в этом домике

с крохотными светлыми комнатками, с террасой,

обращенной во двор, с кирпичной дорожкой от террасы к

калитке. Большой клен рос около террасы, ставни

открывались прямо в сиреневые кусты.

Жила Марьяна с отцом, Федором Николаевичем

Субботиным. Мать умерла, когда Марьяне было три

года, отец больше не женился. Он был учитель, он был —

Марьяна поняла значение этих слов позже — рабкор,

общественник. Когда началась сплошная

коллективизация, он вступил в партию.

Его убили костровские кулаки.

...Марьяна проснулась среди ночи от чужих голосов.

Голоса были рядом, в столовой. Говорили отрывисто и

негромко, не разобрать что. Странно, мелко шаркало по

полу много ног.

— И никаких родственников, вы подумайте,— сказал

женский голос.

Стукнуло что-то. Кто-то сказал:

— Осторожно.

Вдруг крикливо и резко, на высоких нотах, заголосила

нянька.

— Папа! — крикнула Марьяна.

Ей не ответили. Она перелезла через боковую сетку

кровати и в-ыбежала в столовую. Там стояло много

людей и на кушетке лежал, вытянувшись, кто-то, с

головой покрытый простыней. Он был такой длинный, что

не поместился на кушетке,— в ногах у него была

подставлена скамеечка. И потому это не мог быть папа:

папа умещался на кушетке. Но вот кто-то подошел и

положил на стул знакомый серенький пиджак.

— Папа? — сказала Марьяна.

А нянька все голосила.

«„Нянька вела Марьяну за руку по дорожке между

высокими колосьями ржи и рассказывала кому-то, что ей

за последний месяц не плачено жалованье и неизвестно,

с кото теперь и требовать.

— Ни на кого смотреть не буду,— сказала нянька,—

не заплатят — возьму покойниково одеяло стеганое и

скатерть с мережкой, и квиты.

Марьяна слушала и не понимала.

Впереди несли гроб и знамена.

Сзади тоже разговаривали,— Марьяна поняла, что

разговор о

ней.

— Многие согласны усыновить. Петр Иваныч согласен,

я согласна...

— Нет,— сказал густой властный голос.— Вы все

люди занятые, деловые. Девочка маленькая, за нею нужен

уход. Настасья Петровна Коростелева — это будет самое

правильное.

И другие голоса подтвердили, что это самое

правильное.

Настасья Петровна шла тут же — высокая, худенькая,

прямая — и молчала.

Она была многим обязана старикам Субботиным,

родителям Федора Николаевича. В городе это знали, и

теперь заговорили, что Настасья Петровна обязана

заплатить субботинскому дому добром за добро и воспитать

Марьяну, как она воспитывает своего сына Митю. И

удивлялись и негодовали, что Настя еще что-то там

обдумывает и не дает своего согласия.

Не поняли люди, что Насте в то время было не до

отдачи мелких долгов.

Смолоду ее жизнь сложилась трудно. Незаконная дочь

бездомной батрачки, сама с восьмилетнего возраста

пошла батрачить по богатым мужикам. Говорят старые

люди, будто в старину тоже было много хорошего и все

дешево до удивления, — что ж, верно, было все:

хорошие платья, книжки с картинками, пряники по копейке

штука; только не для Насти.

Девчонкой пятнадцати лет она поступила к

Субботиным. Там ее приласкали; заботились о ней; научили чи-

гать-писать. В благодарность она из кожи вон лезла,

чтобы услужить... Перед самой революцией к ней

посватался шорник Коростелев, без ноги пришедший

с герхманского фронта. Он сказал: «Довольно тебе под

чужими крышами жить; у меня собственный дом, будешь

сама хозяйкой; мамашу возьмешь и будешь покоить».

Она пошла посмотреть, какой дом у него (тот самый, где

она живет по сию пору: комната, кухня, сени, чулан).

Сперва посмеялась: «Уж и дом!» Потом — постояла в

горнице, заваленной обрезками кожи, постояла в дворике,

поросшем мелкой травкой... и так захотелось ей иметь

угол, где она была бы хозяйкой, что взяла да и вышла за

шорника Коростелева. Была в ту пору уже грамотной,

читала книги. Во всех книгах описывалась любовь —

таково-то красиво... Только на настину долю любовь не

выпала.

Ничего, жила и без любви. Даже считала себя

счастливой: муж был работящий, непьющий; не обижал. Но и

это бедное счастье оказалось не для Насги: в двадцать