Ясный берег
Шрифт:
прямые, русые,— непонятно, о каких золотых кудрях
пишет Толя, переполненный чувствами и рифмами.
Серые глаза Марьяны Федоровны сравниваются то
с незабудками, то с васильками, то с фиалками (хотя
известно, что человеческим глазам фиолетовый цвет не
присущ), то с лазурью южных морей, которых Толя
никогда не видел (увидит этим летом: ему обещана
путевка в Новый Афон)... «Ты прошла, и очи синие мне
приветно улыбнулись» —
юношеский захлеб!
Ямбы, хореи, сравнения, многоточия, восклицательные
знаки! Стихотворение за стихотворением, тетрадка за
тетрадкой! Столбцы коротких и длинных строчек душат
Толю, ему необходимо прочитать их кому-нибудь —
кому же? Коростелеву, он молодой и неженатый, поймет!
Распихав тетрадки по карманам пиджака, Толя идет к
Коростелеву.
— Здорово, честное слово! — говорит Коростелев,
послушав. В поэзии он не искушен; все написанное в
рифму кажется ему прекрасным.
Они вдвоем. Толя читает стоя, Коростелев сидит,
закинув ногу на ногу («совсем как Пушкин и Пущин на
картине!»). После толиного ухода Коростелев подходит
к окну, дергает раму,— сыплется краска, с хрустом
рвутся бумажные ленты, которыми заклеены щели
рамы,— в звездах черное небо, острый жадный ветер
влетает в комнату...
— С ума сошел, Митя. Кто же в марте открывает
окна!
Не золотые кудри, не васильковые очи,— волосы
прямые русые, глаза серые,— ах ты моя милая, ты моя
хорошая, куда ж я раньше глядел, где я раньше был,
никакой другой нет на свете, позови ты меня сейчас —
за тыщи километров побежал бы на твой зов!
Стихов не умею сочинять. Один только раз, в школе,
сочинил стишок на учителя, который мне поставил
«неуд» по арифметике. Полюби меня без стихов, без
шелковых галстуков, без выдающихся заслуг, простого,
немудреного, любящего тебя!
Говорят: сердце сердцу весть подает,— неверно!
Встретишь ее, скажет: «Здравствуйте, Дмитрий Корне-
евич» — и идет сво-им путем, не остановится.
Позови меня, Марьяша.
Врет ой в своих стихах, будто ловил твои взгляды.
Не верю! Не потому, что он недостоин твоих
взглядов,— наверно, достоин, славный паренек, талантливый,
честный; а вот не верю, и все.
Меня позови, Марьяша.
Сам не шел. Так же боялся пойти без зова, как боялся
Толя читать ей стихи. Свободные вечера проводил у Го-
рельченко.
Иван Никитич и его жена Анна Сергеевна —
гостеприимные, радушные. Званых вечеров
набежит гость — все, что есть в доме, подается на стол.
Заходят всякие люди — районные работники,
колхозники, учителя, вдовы фронтовиков (Анна Сергеевна
работает в райсобесе). За вечер человек десять придут,
выпьют стакан чаю, переговорят о деле, сообщат новости
и уйдут, а Коростелев сидит, подобрав под стул длинные
ноги, чтобы не споткнулся кто, стакан за стаканом
пьет чай и уходить не хочет.
«Что значит ум и принципиальность!» — думает он,
слушая Горельченко. «Что значит интеллигентность!» —
думает он, слушая Анну Сергеевну. «Что значит, когда
между мужем и женой такое уважение и внимание! —
думает о>н, наблюдая за Горельченко и Анной
Сергеевной.— Когда такие отношения, то тепло в доме и приятно
зайти в дом...» У Анны Сергеевны и Ивана Никитича
оба сына убиты в войну, их карточки стоят на столе;
известно всему городу, что иногда в сумерки Анна
Сергеевна приходит в сквер, садится на лавочку около,
обелиска Александра Локтева — будто это могила ее
детей,— посидит и уходит. Но никогда ни она, ни Иван
_ Никитич не говорят с людьми о своем горе, не жалуются,
не предаются тяжким воспоминаниям.
Иван Никитич увлечен железной дорогой. По
пятилетнему плану, в сорок восьмом году к городку будет
проведена железнодорожная ветка; строительные работы
начнутся этим летом. Новые возможности открываются
перед городком, перед колхозами, перед всем районом!
Чкаловский председатель так и кружит вокруг Ивана
Никитича; усы председателя становятся дыбом от
нетерпения, от размашистых планов, от буйных
хозяйственных мечтаний. И другие люди, встречающиеся у
Горельченко, говорят о вокзале, пакгаузах, холодильниках, об
асфальтированной трассе от вокзала через весь город...
Расти городку, цвести городку, приумножать свое
достояние!
— Ну-ка, старожилы,— говорит Горельченко,— ну-ка,
местные уроженцы, почему у вас до сих пор не было
железной дороги, а у костровцев была, кто скажет?
Никто не может сказать.
— Ладно, старожилы, ладно, местные уроженцы.
Послушайте лекцию из истории города. В области
раскопал, в архиве. Три четверти века назад строили
дорогу через нашу область — тогдашнюю губернию,— й
дорога эта, по первоначальному проекту, должна была