Яся сидела на стуле
Шрифт:
Она подошла к зеркалу и увидела какую-то потрясающую молодую девушку. Волосы, всегда собранные в тугой хвост, сейчас спадали небрежными прядями на лицо. Губы распухли от бесконечных поцелуев. На щеках разлился закат.
И Ясе вдруг стало страшно. Ей казалось, что она сошла с ума. Что у нее раздвоение личности. Она почувствовала, что кто-то накинул на нее колючий шарф и стал стягивать ей горло. Стены начали сжиматься и словно бы падать на нее.
Ноги как будто лишились костей и больше не могли ее держать. Яся рухнула на пол.
Глава 8
Яся сидела на стуле и ела самую большую в ее жизни шаурму.
На самом деле есть она уже не хотела. Но знала: пока не кончится шаурма – не начнется разговор. Она как можно сильнее оттягивала его начало, как больной раком откладывает ненужными анализами подтверждение и так уже известного диагноза.
Потому что после этого измениться всё.
Соус капнул на кашемировый свитер и оставил уродливое красно-белое пятно. Ясе было все равно. Она смотрела на Максима-Михаила, который на самом деле оказался Артёмом (ну, по крайней мере «М» в имени есть), и пыталась понять, о чём он думает. Он смотрел на неё взглядом собаки, которую накормили вкусной, но отравленной едой. И молчал. Молчал невыносимо громко, как молчит человек, которому есть, что сказать.
Яся положила последний кусок шаурмы в рот и принялась усердно жевать. Артём терпеливо ждал и, заметив соус на кофте, вытер его салфеткой. Он взял ладошку Яси в свои руки, стал перебирать пальцы и гладить её.
– Что это было? – спросил он и стиснул ладонь.
– Не знаю… – сказала Яся. – Со мной такое впервые.
Яся врала. И этот обман закрутился вокруг шеи колючим шарфом. Таким же как в тот первый раз.
Ясе было 8 лет. Первый день весенних каникул. Она встала пораньше, прибрала комнату, расставила учебники на полку, полила во всем доме цветы. После завтрака вымыла посуду и поинтересовалась у мамы, нужна ли помощь. Та махнула рукой, дескать не мешай. И Яся спросила разрешения пойти на улицу. Мама посмотрела неодобрительно, но не нашла ни одного повода оставить дочь дома.
Из открытой форточки доносился щебет птиц и еще более звонкий щебет ребятни. Солнце переливалось с улицы в комнату и пьянило, как молодое вино. Ясе было весело, она пританцовывала, надевая колготки и рейтузы. Потом вышла в коридор, нахлобучила шапку, застегнула пуховик, влезла в сапоги и уже потянулась к засову, когда услышала приказное «Стой!».
Мама стояла в арке коридора и держала в руках колючий серый шарф.
– Хочешь горло простудить? Помодничать решила она, а нам с отцом потом на лекарства раскошеливайся? – упрекнула её мать.
Она придвинула Ясю к себе и стала наматывать этот колючий шарф.
– Как только начнешь замерзать – живо домой, – ррраз оборот.
– Не дай бог простудишься, выпорю, – два оборот.
– Только попробуй ноги промочить, все каникулы дома будешь сидеть, – три оборот.
– Не бегай, вспотеешь! – узел.
Шарф так сильно давил на горло, что Яся едва могла дышать. В глазах у неё сверкали звездочки, в ушах звенело. Но она не рискнула сказать об этом. Она стояла и молча кивала матери.
Яся спускалась по лестнице, едва переставляя ноги. Мать стояла в дверном проёме и смотрела ей вслед. Ясе казалось, что мать как будто продолжает держать шарф, поэтому чем дальше она удалялась, тем сильнее он затягивался. И только под козырьком подъезда, который не просматривался из окон, она ослабила узел. Но почему-то не испытала облегчения. Вялая, она бродила по двору, пинала грязные комья снега и мечтала, чтобы каникулы быстрее закончились.
Этим же вечером Яся заболела. Сильный бронхит, который перешел в пневмонию. Лекарства, уколы и бесконечное мамино: «Я же тебе говорила!»
Яся ослабила невидимый шарф на шее и посмотрела на Артёма так, будто просила у него пощады.
– Ясь, я понимаю, что лезть в душу, и лезть в трусики – это разные стадии отношений. Но все-таки… Ответь мне, чёрт возьми, кто такой Анатолий Николаевич?
Яся уставилась на Артема, не понимая, откуда он узнал это имя. Внутри нарастала паника и ощущение неминуемой гибели.
– Никто. Читатель из библиотеки. Он взял книгу и… Я же тебе говорила, что работаю…
– …в библиотеке, да. Тогда объясни мне, почему ты его звала, когда с тобой был этот… эм-м-м-м…приступ.
Яся побледнела и сжалась.
– Я не могу этого объяснить…
– Понятно.
Артём встал, задел коленом стол, но как будто этого не заметил.
– Я, наверное, пойду. Дома кот голодный. И на работу завтра.
Он вышел из кухни и заметался по дому в поисках одежды.
«Беги, останови его, объясни ему все», – говорил голос Ясмины.
«Нет, пусть уходит, – говорила девочка Яся. – Я не хочу снова надевать шарф. Не хочу…»
«Девочка моя хорошая, не бойся. Он хороший. У него нет колючего шарфа. Только ласковые руки. Милая, надо хотя бы попытаться. Потом всю жизнь себя будем винить…»
«Ну и что. Я просто снова запрусь в своей комнате и никого туда не пущу. В пустой комнате больно не бывает».
«Бывает. Самую большую боль мы причиняем себе сами».
Артём зашел в кухню. Он растерянно мял шапку. Глазами просил, чтобы его остановили. Но Яся сидела неподвижно. Внутреннее противостояние поглотило ее целиком. Шарф был не только на горле. Он связал её по рукам и ногам, превратил в неподвижный кокон, мертвый снаружи, но с живой болью внутри.
– Ну, я пошел, – сказал Артем и вышел из кухни.
На пороге он замешкался и услышал из кухни шершавый, ранящий горло голос Яси:
– Ты ведь больше не придешь.
Артём не ответил. Он открыл дверь, сжал кулаки, немного подался вперед, но потом вдруг отпрянул, постоял в нерешительности, махнул рукой и вышел. И, не оборачиваясь, почти бежал до самого своего дома. И только у подъезда украдкой оглянулся, как бы невзначай, не идет ли за ним девушка в зеленом пуховике. В дом он так и не вошел, а, подняв воротник, зашагал куда-то прочь.