Явка в Копенгагене: Записки нелегала
Шрифт:
Мы сознательно пошли на сотрудничество с противником, пытаясь вести двойную игру, что, в общем, предусматривалось в отступном варианте легенды.
Заключил следующими словами:
— Я категорически не согласен с выдвигаемыми здесь обвинениями в моральном разложении. Попав в руки противника, я действовал исходя из обстановки, которая диктовала линию поведения. Считаю, что открытый суд над нами в Аргентине нанес бы значительно больший ущерб нашим отношениям с этой страной, нежели выдворение двух сотрудников, послужившее, кстати, первым сигналом в Центр
И началось обсуждение товарищами, большинство из которых я видел впервые. Было и несколько знакомых лиц. Слева от меня, положив руки на стол, сидел Коля С., с которым я учился на одном курсе. Он посматривал на меня с явным сочувствием.
Справа поодаль сидел С. Б., выходивший к нам на явку в Буэнос-Айресе. В дальнем углу расположился Шеф, его заместители и еще кто-то из приходивших к нам на дачу в Серебряном бору.
— Как вы расцениваете свое поведение с точки зрения коммуниста? — прозвучал вопрос.
— Возможно, я был не на высоте. Как коммунист, я должен был молчать и ничего не говорить…
— Каким образом вам с детьми удалось уйти от противника?
— Я подробно описал это в отчете.
— Вы сознавали, что, уходя от противника, вы подвергали себя и семью смертельной опасности? — спросил кто-то из заместителей.
— Вполне.
— А вы не думаете, что вам умышленно позволили уйти?
— Может, и так. Но какой смысл? Зачем тогда было держать круглосуточную охрану из четырех человек?
— Да знаю я этих скотов из ЦРУ! — взорвался, брызгая слюной, лысый.
(«Нехорошо, когда не уважаешь своего противника, — подумал я. — Это всегда дорого обходится. Ишь, скоты! А откуда это ты их знаешь?»)
— Слизняк! — продолжал бушевать лысый, ерзая на стуле, глаза его налились кровью, он готов был через стол наброситься на меня. — Я не могу находиться в одной партии с этим человеком! — истерично закричал он, стуча кулаком по столу. На него цыкнули из начальственного угла, и он слегка умерил свой пыл, в глухой ярости сжимая кулаки и кусая губы.
«И что это он на меня так взъелся? — подумал я. — На любимую мозоль, что ли, я ему наступил? Или я повредил его карьере? А может, он как раз и есть предатель? Нет, я явно перешел ему дорогу. Смотри-ка какой спектакль устроил. Эх, врезать бы ему по морде! Кабинетный вояка!»
— И сколько же денег в валюте вы потеряли в результате провала? — спросил чей-то ехидный голос.
— Думаю, что вместе с квартирой, машиной и мебелью тысяч сорок долларов, — ответил я, помедлив.
— Ого! — В зале прошел шумок. — А как же вы собираетесь расплачиваться с государством? — спросил все тот же голос.
— Может, когда-нибудь расплачусь. А вообще-то — это издержки производства. Полагаю, что в нашем деле они неизбежны.
— На что
— Рассчитывал прежде всего на то, что наша информация может пригодиться, — отвечал я, вызвав этим смешок у присутствовавших.
— Чем вы собираетесь в дальнейшем заняться? — голос слева.
— Если найдете нужным, я хотел бы поделиться своим, хотя и отрицательным, опытом.
— Будете делиться своим опытом на заводе «Серп и молот»! Когда будете таскать чугунные болванки! — прохрипел грубо парторг. Очевидно, это был его родной завод, откуда он пришел в КГБ. — Опытом своим он будет делиться! Кому нужен твой опыт!?
— Если надо, могу и на заводе, — отвечал я. — Мне к труду не привыкать. Я владею несколькими профессиями и себе на хлеб могу всегда заработать. («А вот тебя, если уволить, то ты с голоду подохнешь», — подумал я).
— Что там произошло с ваши прикрытием? Я имею в виду производство мундштуков с фильтром.
— Я уже докладывал в Центр, что…
— Вы нам расскажите!
— Да, у меня не заладилось с прикрытием в начале 1969 года, и я… Все случилось из-за болезни президента фирмы.
— Вы обманывали Центр! Может быть, в вашем прикрытии и кроются причины провала?!
— Но в момент ареста у меня было уже другое, довольно неплохое прикрытие— экспортно-импортная контора.
— На себя пенять надо, а не наводить тень на плетень! — слышались голоса.
— Вы выдали противнику все, что знали. Как вы сами это расцениваете?
— Я выдал не более того, что ему уже было известно.
— Откуда вам знать, что ему было известно?!
— Я скрыл, например, факт учебы в 101-й школе, другие объекты… Адреса, фамилии…
— Ха-ха-ха! Какие еще там объекты?! Ты пел как канарейка!
— Предатель! Всех нас предал!
— Жаль, что сейчас не сталинские времена!
— В сталинские времена я бы еще подумал, прежде чем вернуться…
Все происходившее дальше было как в тумане. Голоса слились в сплошной гул, в ушах громко и тревожно звенели колокольчики, которые звенят и по сей день. Ко мне уже никто не обращался, спорили о чем-то между собой. Как ни странно, полного единогласия по решению собрания не было. Я слышал даже чей-то возглас: «Зачем же так?! Они ведь сами пришли!»
Зачитали решение — исключить из партии. Проголосовали за. Кто-то воздержался. Против — никто.
Вышел в приемную. «Веста» смотрела на меня с тревогой в глазах. Я сжал ей руку и сказал: «Держись!» И она пошла медленно, как на Голгофу.
Рассказ «Весты»
Я вошла в зал. Меня усадили на стул. Несколько знакомых лиц. Но немного. Встретились глазами с В., куратором по 1970 году. Он слабо улыбнулся. В правом дальнем углу у окна сидело начальство. В центре зала за маленьким столиком стенографистка. Гул голосов затих. Десятки глаз смотрели на меня. Многие с нескрываемым любопытством, в предвкушении своеобразного шоу. «Как же их много!» — подумала я.