Явка в Копенгагене: Записки нелегала
Шрифт:
Кай, тот был еще выше, худой, сутуловатый, бледнолицый, в очках, говорил неторопливо, негромким голосом. Оба, как мы после убедились, были профессионалами высокого класса. Оба по-русски говорили без акцента. Густаво, который их привез, отозвав меня в сторонку, сказал, что от этого мистера Кая, только что прибывшего из Вашингтона, будет зависеть решение нашей судьбы. Здесь он впервые сказал мне, что для всех нас было бы лучше, если бы мы перебрались в Штаты. По-видимому, надо будет к этому стремиться, так как продолжать здесь оставаться небезопасно, ибо кое-кому из местных мы уж очень не нравимся. Он также убедительно просил меня говорить с мистером Каем только по-русски.
Мы прошли в небольшую светлую комнату на первом этаже. Кай
Работа велась практически в том же плане, что и с Пепе, только более углубленно. Допросы основывались на анализе отчетов, составленных Пепе, а также на анализе записей, найденных в моих записных книжках. Детальной расшифровке была подвергнута каждая запись, каждая закорючка, проверены десятки адресов. Кай пытался прежде всего выявить связи. Допросы, как правило, проводились с утра до обеда, после чего Кай и Дора уезжали, для того чтобы обобщить и сопоставить полученные материалы, подобрать по ним вопросы, провести через СИДЭ проверки. На следующее утро все начиналось сначала. И так изо дня в день, за исключением субботы и воскресенья.
По истечении первой недели нашего совместного пребывания на кинте Качо, охранник с пушистыми усами, густой кудрявой русой шевелюрой, перед тем как уйти (его смена, продолжавшаяся целых две недели, наконец закончилась), сказал мне на прощанье:
— По жене соскучился прямо жуть как. А вам я завидую. Я бы в такой ситуации не смог бы.
— Чего не смог?
— Ну… сами знаете. Мы как последние идиоты сидим, подслушиваем вас, километры пленки тратим, а кроме скрипа пружин вашей кровати, ничего не слышим.
— А вы этот скрип расшифруйте, сразу поймете, о чем мы речь ведем по ночам.
— Да уж расшифровали. Неужели это возможно?
— Что именно?
— Ну… вы вроде как в плену и… это… Ну… с женой.
— Что же тут особенного? Жизнь-то продолжается. И не такая уж она долгая. А плен? Что ж — это издержки профессии.
— Начальство наше рвет и мечет. Бобины пленки израсходовали, магнитофоны перегреваются, а толку — ноль.
— Как это ноль? Мы же все время разговариваем, причем на кастельяно. Это вы микрофоны плохие поставили.
— Да так-то оно так, а только разговоры эти ваши мало что дают. Шеф сказал, что поговорит с американцами, чтобы прекратить подслушивание.
— А может, американцам как раз интересно слушать пружины?
— Ха-ха! Ну, ладно. Интересно с вами разговаривать. Забавно. Славная у вас жена. Ну, всего хорошего. Поеду домой. Поскриплю пружинами.
Качо после еще не раз бывал у нас на дежурстве и больше других занимался с нашими девочками.
В наряд присылались разные люди. Попадались среди них и такие, кто лично принимал участие в пытках и прочих подобных делах. Несколько раз были и те двое, что приходили ко мне в офис в день ареста. Охранники целыми днями играли в карты, домино или в фишки, читали книги. А однажды во дворе затеяли стрельбу из пистолетов по мишени. Детей во двор мы в этот день не выпускали. Нашу просьбу прекратить стрельбу проигнорировали. Газетами нас не баловали. Американцы же приносили нам книги издательства «Посев», запрещенные в нашей стране. Так я ознакомился со всеми произведениями Солженицына, среди которых были «Раковый корпус», «В круге первом» и другие, с «Мемуарами Н. С. Хрущева», с книгой «Двадцать писем к другу» С. Аллилуевой, с «Доктором Живаго» Б. Пастернака, с речью Хрущева на Двадцатом съезде КПСС, с трудами наших диссидентов А. Д. Сахарова, Роя и Жореса Медведевых, Орлова и других. О мемуарах Хрущева Густаво меня спросил:
— Что вы думаете о них?
— Очень интересно написано. Там много такого, о чем мы никогда не догадывались.
— А вот у вас в стране говорят, что их составило ЦРУ. Ваше мнение?
— Полагаю, что у ЦРУ есть другие
Из Штатов приехали два психоаналитика. С секундомерами в руках целый день они крутились вокруг нас, проводя разнообразные тесты. Оба отличались веселым нравом, много сменялись, шутили с нами, продолжая делать свою работу. После они нам сказали, что полученные ими результаты отражают довольно высокий уровень нашей общей эрудиции, интеллект и хорошую реакцию на внешние воздействия. Эти американцы, похоже, были докторами наук из какого-то университета. Ясно, что ЦРУ интересовало наше психическое состояние и что отрабатывались какие-то планы в отношении нас.
А через два дня нам предстояло испытание на «детекторе лжи». Мы узнали об этом за день до испытания и смогли переговорить о том, как себя вести. Нас вызывали по одному в комнату в мезонине, где сидели двое только что прибывших американцев. Детектор лжи размещался в двух «дипломатах» и по устройству внешне напоминал аппарат для снятия электрокардиограммы. Вопросы задавались с виду как будто простые, но с подоплекой. Работа велась на английском языке. Когда я подымался по лестнице, ведущей в верхние комнаты, старшая дочь отчего-то вдруг воспротивилась, пытаясь меня не пустить наверх. Уж что она там подумала— не знаю, но она, рыдая, уцепилась за меня и не пускала. С ней чуть не случилась истерика, и стоило большого труда ее успокоить. Младшая же, увидев все это, тоже разразилась оглушительным ревом. Одним словом, дети устроили настоящий концерт.
Процедура выглядела примерно так.
В одной из комнатушек мезонина меня ждали два долговязых американца — один в годах, другой помоложе. С виду — научные сотрудники.
— Садитесь вот сюда, — сказал один из них, указывая на стоявшее посреди комнаты кресло.
— Вы знакомы с этим аппаратом? — спросил старший, пока его коллега пристегивал и приклеивал датчики на руках, ногах и на груди.
— Нет, не знаком.
— На все наши вопросы, пусть даже некоторые из них вам покажутся до смешного нелепыми, вы должны отвечать только «да» или «нет». Никаких комментариев. Никаких жестов. Полное спокойствие. Никакого волнения. Итак, начинаем.
— Мартынов — это ваша настоящая фамилия?
— Да (в действительности это был мой оперативный псевдоним, полученный еще в разведшколе.) — Мысли мои в этот момент витали в деревушке на далекой Смоленщине. Год назад родители «Весты» купили там избу.
— Вашего отца звали Иван?
— Да. (На самом деле его звали Михаилом.)
— Ваш отец жив?
— Нет.
— У вас есть братья-сестры?
— Нет. (На самом деле мои двое братьев работали в органах ГБ.)
— Вы член партии?
— Да.
— Ваша жена коммунистка?
— Нет. (На самом деле она в 1967 году была принята в партию.)
— У вас были на связи агенты?
— Нет. (Это было правдой.)
— Вы знаете причину вашего ареста?
И так далее в таком духе. Многие вопросы за давностью времени стерлись из памяти.