Язва на полставки
Шрифт:
– Да ещё бы! Ты за кой чёрт это сделала?
– Захотела и сделала, – сердито надуваю губы.
И чё ему не нравится? Вот эту розовую пироженку я хотела набить ещё в четырнадцать. Она смотрится смешной, но я тогда сама нарисовала эскиз, так что это, типа, ностальжи. А птичье перо где-то в шестнадцать загорелась сделать, но родители встали в позу: мол, чтоб до совершеннолетия не смела себя уродовать, наше слово главнее президента и вообще, не спорь со старшими, не доросла ещё.
Ну ок. Я и не спорила. До совершеннолетия так до совершеннолетия. Так что в прошлом году в день рождения была сделана первая. Через пару дней вторая. Дальше ещё парочка
– Ты ещё ног не видел, – многозначительно играю бровями. И пока не увидит. Лёгкие вязанные сапожки прикрывают украшенную нарисованным браслетом лодыжку.
– У тебя с кукушкой всё в порядке? – братик в шоке. – Тебе ж с ними жить.
Ой, бли-и-а-ан. Ещё один со своей шарманкой. Я дома это слушала чуть ли не каждый день, а теперь что, повторение?
– Да ладно? А я думала, что как змея – полиняю и всё слезет. Отвянь, человече! Моё тело – моё дело. Что хочу, то и делаю, – тороплю его хлопком по сильному плечу. Ух ты, с прошлого раза возмужал. Качается что ль? – Так и будем лясы точить? Погнали, шофёр! Я за четыре часа Сапсана успела проголодаться. Жрать хочу, как бобик. Давай в Бургер Кинг зайдём? Я гуглила, он тут рядом.
– Потом бургерами травиться будешь. Мы на машине. Дёмыч ждёт у вокзала.
– Что за Дёмыч?
– Друг. Он нас подвезёт. Ему всё равно по пути.
– До тебя идти минут пятнадцать. Или ты переехал?
– А зачем тащиться на солнцепёке с чемоданом, когда можно доеха… Стоп, – меня подозрительно оглядывают. – Ты что, пустая приехала? Где вещи?
Секундный ступор… и тут до меня доходит.
– ТВОЮ Ж… – со всех ног несусь обратно к нужному вагону, придерживая слетающую с головы шляпку-котелок и распихивая нерасторопных. Это ж надо. Я так обрадовалась, когда увидела в окна Даню, что напрочь забыла про громоздкий чемоданище. Странно, что рюкзачок додумалась с бокового крючка прихватить. Моей везучести хватило бы оставить его в Москве. Вместе с паспортом и билетом.
Слава любимым кренделям с шоколадом, посыпанным сверху кокосовой стружкой, поезд ещё не уехал. Да и шмотки обнаруживаются на месте.
– Ну ты растеряша. Не так тебя назвали, совсем не так, – хмыкает братец, дожидаясь на платформе и забирая багаж.
– Вот уж спасибо, мне и с моим хватает обзывашек.
За столько лет целый список набрался. "Тома сиди дома". "Тома-гнома". "У Томы не все дома". "Томка-котомка". "Тамарка-запарка". "Тампакс", чтоб его. Ну и, конечно же, короночка: "мы с Тамарой ходим парой". И это я так, что с ходу вспомнила. А когда моё имя через "О" пишут, это уже вообще финиш! Я Тамара, сцуууки, ТАМАРА. Тамара Радова. Приятно познакомиться.
Направляемся к выходу, маневрируя мимо недавно прибывших, растерянно задравших подбородки и изучающих табло. Я нечасто куда-то езжу, а потому для меня атмосфера вокзалов имеет особую ценность: запахи, звуки, женский голос в динамиках, всегдашняя суматоха. Даже голуби под купольным потолком зала ожидания и то особенные! Откуда они там? Сидят себе на потрескавшейся от времени лепнине и с заговорщицким "курлык-курлык" раздумывают, на кого бы шмальнуть гранату счастья и богатства.
Спускаемся по лестнице и выходим через качающиеся дверцы с символичным полустёршимся "ход". А где "вы"? Эй, я вас спрашиваю: куда девали “вы"?
– Налево, – зависаю от восторга, так что Дане приходится призывно утянуть меня за собой, чтобы я не создавала своими царскими формами тощей секильдявки (по версии мамы) пробку.
– И где твой друг?
Нужен ли он? Я бы пешком прогулялась. Хочу отходить каждую дорожку, каждый закоулок. Сегодня же и начну. Поем и пойду гулять. Пока пятки до крови не сотру.
– Вон стоит, – брат кивает в сторону припаркованной в не очень-то положенном месте тачки, мигающей аварийками, и тут моя обалдевшая варежка раззевается.
– Ни ху-у… хурма ж себе, – присвистываю я, когда мы направляемся к чёрному массивному Гелику 1 . Это что ж у Дани за друг такой, что разъезжает на подобных машинах? Прям интересно стало.
Ладно. Сейчас как раз и познакомимся.
– Дарованьки, – юрко проскакиваю назад, замечая сидящего впереди водителя. Пока могу рассмотреть его только в профиль. Густые тёмные вьющиеся волосы, серёжка в правом ухе, хаос мелких родинок на щеках и шее. И, наверное, дальше они тоже есть, но под чёрной футболкой не видно.
1
Гелендваген
Тишина. На меня ноль реакции. Сидит, чирикается в айфоне.
– Дарова, говорю, – протягиваю в щель между сиденьями руку. – Я Тамара.
Вот её таки соизволяют заметить, без особого восторга разглядывая маленький вытатуированный бриллиантик на безымянном пальце под второй фалангой и крохотную звёздочку под большим.
– Давно откинулась? – спрашивает он. Какой мягкий, вкрадчивый голос.
– В смысле?
– Я думал, татухи на пальцах делают только зеки.
Моя конечность, не дождавшись рукопожатия, уязвлённо сжимается в кулак. Ошибочка. Нормальный у него голос. Самый обычный. Такой у всех засранцев.
– А я думала, серёжки только девочки носят, – парирую я. – Одолжить блеск для губ?
Вот теперь ко мне оборачиваются, удостаивая вниманием. Ух. Голубые глаза у парня – это удар ниже пояса. Нокаут, я бы сказала. А тут ещё такие пронзительно чистые, без примесей серого, что прям… вау. Непослушные кудри падают на крутой упрямый лоб. Губы плотно сжаты. Глаза прищурены, как у хищника. Прямо дикий кот. И красивый кот… сволота ж ты такая.
Нас отвлекает хлопок закрывшегося багажника и дальше обмен колкостями не продолжается.
– Уже познакомились? – Даня с беззаботной улыбкой усаживается на пассажирское сидение рядом с другом, не подозревая о том, что только что возможно предотвратил бойню.
– Ага. Дружок у тебя само очарование, – поудобнее устраиваюсь в просторном салоне, отворачиваясь к окну. – Правда клептоман. Хотел заиграть мою помаду, – хмыкаю себе под нос, щекой ощущая непонимание. И злость. Непонимание у одного, злость у другого. Где чьё, полагаю, несложно догадаться.
Гелик трогается с места и, огибая Площадь Восстания, сворачивает на Невский проспект. Центральный район, откуда рукой подать на главные достопримечательности. Даня выбрал офигенное место, где осесть.