Язычник
Шрифт:
Я должен был где-то раздобыть ключи от подвала. Если крыса исчезнет, весь опыт пойдет насмарку.
Сонному мажордому, у которой были ключи от всех жилых помещений, я объяснил, в чем дело, и мы отправились на этаж Абадора. Уборка жилых комнат и топка каминов производилась ежедневно, невзирая на отсутствие хозяина, так что мое появление в комнате управляющего в сопровождении «домового» было почти легальным.
Ключи от подвала нашлись в одном из ящиков комода в спальне. На письменном столе из-под груды журналов торчал обуглившийся от времени кусок картона с пометками; выцветшие печати с двуглавым орлом, квадратные штемпели
Выходит, Ляга малодушно врал мне. Ему было стыдно сознаться, что не трое громил выворачивали ему руки, а всего лишь один довольно сухощавый субъект напугал его до полусмерти. Видимо, я встретил Абадора в ту минуту, когда, довольный удачным ограблением, он возвращался в имение. Следуя нехитрой логике, похищение родословной Денис, его скоропалительный отъезд в Париж и исчезновение Лины в том же направлении были как-то связаны между собой. Бедный Ляга оказался втянут в опасную историю, почти политический заговор. Незаметно от своего сопровождающего я пошевелил папку в тщетной надежде. Нет, это было какое-то мелкоуголовное дело, не относящееся к династическим тайнам. Ключи от подвала я пообещал вернуть утром.
В подвальных помещениях не было освещения, пришлось вернуться за свечой и спичками.
Подвал Абадора не был отделан и сохранял первоначальный вид мрачного подземелья из красного кирпича, с округлыми сводами и выщербленными стенами. От слабого пляшущего огонька он казался просторнее, а тьма по его углам – почти бездонной. Мои шаги гулко отдавались под потолком. У стены стоял высокий пыльный семисвечник, валялась разбитая рюмка и пустой шприц. На полу мелом был выведена «звезда Давида». В каждом луче белела буква древнего алфавита.
Черный занавес отгораживал половину подвала. Ткань подрагивала, как от неровного дыхания, или это играло пламя свечи? Я заставил себя отдернуть тяжелый бархатный полог. Открывшееся мне зрелище было и жутким, и фантастичным. В углу стоял египетский саркофаг из темного камня. Плотно пригнанная крышка была сделана в виде тела лежащей на спине женщины с кошачьей головой и скрещенными на обнаженной груди руками. Глаза женщины-кошки, по-египетски длинные, были обрисованы ярким золотом. Это был «черный гроб», который случайно увидела Лера.
После всего происшедшего со мною я не могу считать себя мнительным или пугливым, но мне стало крепко «не по себе». Интуитивно, как чувствуют невидимые во тьме предметы летучие мыши, я прощупал внутренность саркофага. Мне почудилось медленное, затаенное дыхание и едва слышный шорох под крышкой. Или это нашептывал мрак, клубящийся в неосвещенных углах подвала? Где-то за каменным гробом пряталась Белоснежка. Искать белую крысу в темной комнате проще, чем черную кошку, и вскоре я отловил беглянку в складках черного занавеса. Она была загнана и тяжело дышала.
Я так и не посмел повернуться спиной к саркофагу и, словно почтительный жрец, пятясь, покинул подвал.
Конечно, следуя безупречной научной этике, я должен был произвести серию опытов на крупных теплокровных прежде, чем приступать к воскрешению высшего существа. Но обретенный принцип был вечен и неизменен, а я не мог ждать. Если в имение нагрянут Вараксин и его свита, осуществление моей мечты отодвинется на неизвестный срок, а то и вовсе станет невозможным.
На возвращение Наи мне понадобится не меньше недели. Вараксин возвращается через десять дней. Я задохнулся, представив, что я вновь вижу и касаюсь ее, и мы вдвоем убегаем на край света. Сначала мы рванем в тундру к Оэлену. Там, ради безопасности, проживем несколько месяцев, после отправимся путешествовать. Мы заново откроем Север и Юг, мы будем подлогу жить у морей и озер, мы увидим священные горы и реки Земли.
Я представил ее такой, как видел последний раз, семь лет назад. С каплями на коже и влажными волосами, она растерянно озирается, как потерянный ребенок. Я согреваю и успокаиваю ее. Я объясняю, что у нее была временная амнезия, заново рассказываю ей всю ее жизнь, напоминаю, как она любила меня. Научу ее ходить, говорить и одеваться. Может быть, когда-нибудь я покажу ей Бережки. И тогда она вспомнит меня, обязательно вспомнит. А если нет, то Оэлен поймает небесным арканом ее душу, и к ней вернется память, как когда-то ко мне.
Я был внутренне готов к тому, что она не сможет или не захочет любить меня. Она будет вновь холодна и девственна и почти наверняка отвергнет мою любовь. Ну что ж, я буду ее братом и защитником, ее бескорыстным хранителем. Мы будем близки, как Элоиза и Абеляр. Но не в ту блаженную пору молодости, когда они с любовью отдавались друг другу, а много позже, когда оскопленный врагами, постаревший Абеляр и монахиня Элоиза все так же преданно и возвышенно любили друг друга. Может быть, я разыщу ее родных и объясню им, что Наташа жива. Я солгу, что была убита совсем другая девушка. Все будет счастливо, как в «мыльном сериале»: их дочь пробыла в коме семь страшных лет, пока не нашелся я, чудесный врач, почти волшебник, влюбившийся в спящую красавицу. Главное, успеть воскресить Наю и исчезнуть вместе с нею до возвращения Вараксина.
Оэлен говорил, что сны бывают большие и малые. Малые ничего не значат и быстро забываются. Большие сны отличаются яркой реальностью, цветом и звуками, ощущениями радости или утраты. Наши хранители предупреждают нас о грядущих переменах, но чаще печальных, чем радостных. Большой сон, сулящий несчастье, можно «отвести», если после пробуждения пропеть его, протанцевать с бубном, прожить, постаравшись изменить его роковой итог. Сны настоящего шамана бывают только большими, и они так же реальны, как его дневная жизнь. Он долго учил меня сохранять ясное сознание в снах, тогда непрерывность сознания сохранится и после смерти тела. «Оттого все великие шаманы прошлого бессмертны», – утверждал Оэлен.
Все еще не понимая, что сплю, я поднялся с измятой лежанки и босиком вышел из лаборатории. Свежий снег был похож на свадебную парчу и совсем не холодил ноги. Через арку я заглянул во внутренний двор. Дверь в подвал была приоткрыта, из щели сочился слабый дрожащий свет нескольких свечей. Я распахнул дверь и спустился вниз. На полу, в магическом кругу, горели свечи. Кто-то прятался в углу, за черным пологом, и свечи дрожали от дыхания этого существа. Я должен был увидеть его. На ватных ногах я дошел до занавеса и сорвал его. Гроб все так же стоял, как черная, обглоданная морем скала. Шесть теней, шесть языков темного пламени плясали по стенам. Я надавил сбоку на крышку, она бесшумно отъехала в сторону. Из сумрачных недр саркофага неживыми, расширенными глазами на меня смотрела Диона.