Йеллоуфейс

Куанг Ребекка

— Да ей на самом деле все до одного места, — устало ухмыляется Бретт. — Ты же понимаешь, ей надо выполнять свою работу. В конечном итоге все, что действительно имеет значение, — это денежная масса. Так что Eden будет рядом с тобой. Ты привлекаешь слишком много денег, чтобы они от тебя отступились. Ну что, полегчало?

— Уф-ф! — выдыхаю я. — Еще как.

— Ну а над чем-то новым ты ведь собираешься работать?

— Наверное, мне бы ох как не мешало, да?

— Было бы здорово, — смеется Бретт. — Ты напиши какие-нибудь заготовки, чтобы я показал на следующей неделе

Даниэле. Весь проект описывать и не нужно — так, несколько идеек, чтобы она знала об их наличии. Только, наверное, давай что-нибудь, не связанное с китайской девушкой, ладно?

— Ха-ха, — говорю я и кладу трубку.

Тем вечером мой телефон звонит еще раз, как раз после того, как я заказала себе на ужин пиццу. Я жму на зеленую кнопку связи, думая, что это мой курьер.

— Алло?

— Джун? — Пауза. — Это Патриция Лю. Мама Афины.

«О боже, боже мой». У меня мелькает блажная мысль повесить трубку и швырнуть телефон с глаз долой. Но это только ухудшит ситуацию — тогда она поймет, что я боюсь с ней разговаривать, и начнет строить предположения почему, а я всю ночь не буду спать, паникуя из-за того, что бы она мне, вероятно, сказала. Нет, лучше разобраться во всем сейчас и покончить с этим. Если она передумала не подавать в суд на возмещение ущерба, Бретт и команда Eden должны знать.

Я тщетным усилием пытаюсь сдержать дрожь в голосе:

— Да, миссис Лю. Здравствуйте.

Ее голос звучит приглушенно и слегка гнусаво. Она что, плакала?

— Джуди, я звоню из-за того, что… Ох, мне все это нелегко говорить.

— Миссис Лю, мне кажется, я знаю…

— Мне утром звонила женщина по имени Адель Спаркс-Сато. Она хотела знать, сохранились ли у меня черновые тетради Афины и не могла бы она на них взглянуть.

Она делает такую паузу, что я сама вынуждена переспросить:

— Да-да? И что?

— Она, как бы это сказать… намекнула, что вы похитили у Афины последнюю книгу. И она хотела просмотреть Афинины блокноты, нет ли там каких-то доказательств того, что Афина работала над этим замыслом.

Я прижимаю руку ко лбу. «Вот и оно». Все кончено. Я думала, что она звонит насчет «Матери-ведьмы», но все гораздо хуже.

— Миссис Лю, я не знаю, что и сказать.

— Я, конечно, сказала ей «нет».

Мое сердце чутко замирает. Госпожа Лю продолжает дальше:

— Я не люблю, когда незнакомые мне люди… В общем, я попросила ее дать мне немного времени на раздумья. А сама решила, что сначала не мешало бы поговорить с вами.

Она снова делает паузу. Я знаю, о чем она хочет спросить; просто у нее не хватает смелости сказать напрямую. Я представляю себе, как она сейчас стоит у себя на кухне, впившись ногтями в ладонь, и пытается вслух высказать предположение, что последний человек, который видел ее дочь живой, вероятно, украл и ее шедевр.

— Джун… — Голос у миссис Лю срывается. Я слышу всхлип. — Джун, вы же знаете, как я не хочу открывать эти тетради.

И дальше невысказанный вопрос: «Есть ли у меня на это основания?»

Поверьте, в этот момент я хочу признаться.

Это было бы самое лучшее, самое подходящее время,

чтобы сознаться во всем. Мне вспоминается наш последний разговор два года назад, когда я посещала ее дом. «Я так сожалею, что не смогла прочесть ее последний роман, — посетовала миссис Лю, когда я уже вставала уходить. — Афина так редко мне раскрывалась. Читать ее работы — это не то же самое, что знать ее мысли, но это была та ее часть, которую она решила мне открыть».

А я это у нее вырвала. И лишила мать последних слов, произнесенных ее дочерью. Если сейчас сказать правду, миссис Лю, по крайней мере, получит эти слова обратно. И увидит те усилия, которые наполняли последние годы жизни Афины.

Но сломиться я не могу.

Это было для меня ключом, чтобы оставаться в здравом уме во всем этом вареве безумия; держать оборону, ограждать свою невиновность. Вопреки всему, я ни разу не раскололась, никому не призналась в краже. Я теперь уже и сама по большей части верю в свою ложь — что именно мои усилия привели «Последний фронт» к тому успеху, который он завоевал, так что это, по большому счету, моя книга. Я исказила правду таким образом, что могу, по сути, с нею примириться. Если же выложить миссис Лю ту, другую правду, то все неминуемо развалится. Я вобью гвоздь в свой собственный гроб. И пусть мир вокруг все равно самопроизвольно рушится, но я не могу дать всему этому ускользнуть, если есть хоть малейшая надежда его спасти.

— Миссис Лю. — Я делаю глубокий вдох. — Я очень, очень усердно работала над «Последним фронтом». В этой книге вся моя кровь и пот.

— Я понимаю.

— Ваша дочь была исключительной, уникальной писательницей. Но и я по-своему тоже. И мне думается, что пересматривать правду в ту или иную сторону одинаково вредно как для ее наследия, так и для моей будущности.

В обращении со словами я искусна. Настолько, что умею лгать без лжи. И знаю: на каком-то уровне миссис Лю чувствует, что я на самом деле ей говорю. Что если она позволит Адель Спаркс-Сато рыться в блокнотах и тетрадях Афины, то там может открыться что-нибудь такое, что…

И она в ужасе от того, что может скрываться внутри тех обложек из кожзама. Сейчас это яснее, чем когда-либо. Я разговариваю с матерью, которая, при стечении обстоятельств, в самом деле предпочла бы не сталкиваться с тем, какие темные стигматы таятся в душе ее дочери. Ни одна мать не хочет знать свое дитя до такой степени. А значит, таковы условия нашей сделки — она будет хранить мои секреты так, чтобы они никогда не выявили секретов самой Афины.

— Очень хорошо, — говорит миссис Лю. — Спасибо вам, Джуни.

Прежде чем она вешает трубку, я выпаливаю:

— Да, и еще, миссис Лю! Насчет «Матери-ведьмы»…

И замолкаю. Я не уверена, что хочу сказать, да и вообще, надо ли что-либо говорить. Тодд в Zoom намекнул, что миссис Лю иск о возмещении не предъявляла, но мне все равно неприятно, что это надо мной тяготеет. Я хочу услышать подтверждение из ее собственных уст.

— Не знаю, насколько вы в курсе, но я собираюсь переписать вступление…

— Ой, Джуни, — вздыхает она, — это такая мелочь.