Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
Вскоре прибыла медицинская бригада в сопровождении двоих в форме - судя по всему, офицеров аэродромной службы безопасности. Они быстро и деловито прошли к туалетной комнате, и через несколько минут фрау Галле уже лежала на раскладной каталке. Её не стали приводить в порядок - просто накрыли нижнюю часть тела простынёй. Из-под простыни свешивались ноги в чёрных туфельках. Когда каталка проезжала мимо Власова, нога задела за кресло, и одна туфелька свалилась.
В тишине салона стук упавшей вещицы прозвучал как выстрел.
Фридрих, наконец, расстегнул свой ремень (застёжка звонко щёлкнула), затем ремень Микки (ещё один звонкий щелчок), и встал. Сопровождающий офицер хотел что-то сказать, но Власов его опередил.
– Это её сын, - веско сказал он на дойче, беря испуганного мальчика за руку.
–
– отреагировал офицер.
– Пройдёмте с нами.
Власов не стал его разубеждать.
На улице было совсем стемнело - сказывалась двухчасовая разница во времени. Было холодно; с низкого неба сыпались редкие мелкие снежинки, неприятно коловшие лицо. "Паршивая погодка" - будто услышав его мысли, пробормотал офицер. Фридрих невольно усмехнулся: похоже, даже местные жители не очень-то жалуют знаменитый русский климат.
Мальчик упорно молчал, цепляясь за мужскую руку, и лишь смотрел по сторонам округлившимися глазами.
На припорошенном снегом бетоне их дожидался белый медицинский фургончик с красным крестом на боку и серебристая полицейская "сука" с российским двуглавым орлом. Власов поморщился, увидев его: неприязнь к жаргонному смыслу термина поневоле передавалась и буквальному. Фридриху не раз приходило в голову, что двусмысленная репутация России и постоянные подозрения в двойной игре, распространённые в Управлении, как-то связаны с её злосчастным гербом. Никому-то этот герб-мутант не приносил счастья - ни Византии, ни Австро-Венгрии... Впрочем, российское руководство в последнее время давало достаточно обоснованные поводы для подобного отношения к себе.
Фрау Галле, видимо, уже погрузили в медицинскую машину. Туда же отправили и маленького Михеля - тот не сопротивлялся, только напоследок сильно сжал руку Власову, словно утопающий, хватающийся за выскальзывающий канат.
Фридрих полез на заднее сиденье "суки", игнорируя возмущённые возгласы офицера. Уже устроившись на заднем сиденье, он показал водителю удостоверение. Тот мельком глянул на готические буквы и махнул рукой офицерам - узнаваемым интернациональным жестом, означающим что-то вроде "ребята, всё в порядке, это свой".
Через минуту господа офицеры заняли свои места - один спереди, один рядом с Фридрихом. Оба изучили удостоверение, на этот раз куда внимательнее.
– Коллега, значит, - пробормотал себе под нос тот, что сидел рядом, посмотрев на Власова с невольным уважением.
– Я знаю русский, - на всякий случай сказал Власов.
– Точнее, это мой родной язык.
В салоне "суки" сразу потеплело - словно включили печку.
Когда машина доехала до здания аэропорта, Фридрих успел рассказать коллегам то немногое, что знал и считал возможным сообщить о странной истории с пассажиркой Галле. Офицер, в свою очередь, пожаловался на погоду, рассказал пару баек об аэродромных делах (байки были стандартные, узнаваемые), а также позвонил в аэропорт какой-то "Анечке". Власов чуть напряг слух и услышал хорошо знакомое: "Анечка, тут один человек есть... у дойчей безопасником работает... хороший человек... говорю тебе - хороший человек, поняла?.. ну да, наш... ты уж без формальностей его проведи... лады?... ну и славненько." Опять некстати вспомнилась украинская кровяная колбаса. Тут Власов поймал себя на том, что голоден. Даже американский ужин он не успел съесть, всё из-за той же некстати подвернувшейся журналистки и её семейных проблем.
Вторично допрашивать его не стали. Начальник охраны, огромный толстый дойч со смешной фамилией Фалтер, сухо поблагодарил "господина Власова" за посильную помощь следствию, после чего отправил его восвояси - видимо, опасаясь, что заезжий коллега начнёт что-нибудь вынюхивать. Впрочем, дело касалось наркотиков, что создавало определённые проблемы. Фридрих еще помнил времена, когда задержанных с поличным наркокурьеров расстреливали прямо в аэропортах. Разумеется, не на глазах у пассажиров, а в специальной комнате Службы охраны, но секрета из этого никто не делал - напротив, о каждом таком случае сообщали в новостях, что в конце концов и возымело должный эффект... Сейчас, правда, от подобной практики отошли, предпочитая разводить судебную волокиту - но это
Положим, - размышлял Фридрих, машинально подавая документы в окошечко, откуда ему изо всех сил улыбалась девушка с вышитым именем "Анна" на блузке, - пафос этих речей, как обычно и бывает с публичными выступлениями, не очень-то соответствует реальности. В первую очередь потому, что Райх слишком уж непривлекателен для криминальных гастролеров. Да и в качестве "ворот на Запад" Райх подходит мало - из самой России попасть в ту же Америку, да даже и во Францию, было куда проще. И все же... нельзя сказать, что призывы закрыть границу с Россией совсем уж бессмысленны. В конце концов, не так страшен ввоз в страну наркотиков и проституток, как ввоз идей, призывающих относиться к тому и другому толерантно.
Фридрих вышел из здания аэровокзала и направился к стоянке такси.
Под ногами хлюпала печально знаменитая соленая слякоть, разъедающая и обувь, и шины автомобилей. Упорство, с которым московские власти применяли именно этот реагент, достойно пополняло коллекцию аргументов в защиту тютчевского тезиса. С неудовольствием думая о заляпанных ботинках и брюках, Власов подошел к выстроившимся в очередь бежевым "Опелям" и взялся за дверцу крайнего из них.
Таксист в ожидании клиентов жевал бутерброд, запивая его чаем из термоса. Фридрих опустился на заднее сиденье справа, наискосок от шофера, и, поймав его вопросительный взгляд в зеркале, назвал адрес в Трубниковском переулке. Водитель кивнул, не прекращая своего занятия. Власов немного подождал, слушая, как мягко урчит на холостых оборотах двигатель и прихлебывает чай таксист.
– Может быть, мы все-таки поедем?
– потерял терпение Фридрих.
– Не беспокойтесь, господин, - ответил шофер, громко сглотнув, - я ж счетчик не включил еще.
– Я понимаю, - произнес Фридрих очень вежливо, - но дело в том, что я спешу.
– Сейчас поедем, - заверил водитель, откусывая от бутерброда. Власов подумал, не пересесть ли в другое такси, но пассажиры, прибывшие тем же рейсом, уже разбирали соседние машины. Так можно остаться и вовсе без транспорта...
Власов заметил, как в соседнее такси садится старик в наглухо запахнутом черном пальто. В старике было что-то неправильное, раздражающее - Фридрих попытался понять, что именно, но так и не понял. Решив, что в нём говорит зависть - соседняя машина, громко бибикнув, уже тронулась с места - он рассудил, что пара минут и в самом деле ничего не решают, подавил усилием воли нарастающее раздражение и принялся от нечего делать разглядывать таксиста и внутренность кабины. В конце концов, это был первый местный житель, которого он увидел за пределами аэропорта.
Шофер был уже немолод - лет пятидесяти пяти; своей шарообразной лысой головой, да и всей упитанной комплекцией, он вызывал устойчивую ассоциацию с колобком из русской сказки. На лысине блестел пот - должно быть, от горячего чая - поэтому кожаная кепка, фирменный атрибут московских таксистов, лежала поверх приборной панели. Впрочем, Фридрих знал, что у молодых таксистов эти кепки уже не в моде. О том, что машина принадлежит ветерану, говорил и вырезанный из газеты портрет, приклеенный к стеклу. Фотография давно выцвела, и при неярком внутреннем освещении кабины Власов не мог различить черты, но он знал, кто там изображен. Кумир русских шоферов: когда-то в Москве трудно было найти грузовик, такси или автобус без этого лица на ветровом стекле. В 1961 году Юрий Гагарин для многих в России стал символом возрожденной национальной гордости. Еще бы - первый русский, ставший чемпионом мира в гонках "Формула-1"! И где - в самом сердце Райха! А вот гоночная трасса, выстроенная в родной Москве, стала для него роковой. Его гибель во время Гран При 69-го оплакивала вся страна...