Юбилей Данте
Шрифт:
— Нет, нет, ради бога!.. Значит, так, положил письма и ушел. Понял?
— Понял, понял. Сделаю.
Мамед хлопнул в ладоши:
— Значит, так, все проходят на свои места! Через пять минут…
Каждый занял свое место и замер. Камеры, словно ружейные стволы, нацелились на актеров.
Сиявуш, Мамед и звукорежиссер прошли за пульт, где на экранах мониторов появилась сцена, охваченная несколькими камерами с различных точек.
Время в телестудии будто стало ощутимым, материальным. Оно как бы обрело форму, границы, русло и приближалось к семи часам с неотвратимостью текущей
— Внимание! Мы в эфире! — и нажал кнопку.
Звукорежиссер включил музыку. Первая камера давала титры. Передача началась.
Спустя сорок минут Сиявуш закурил папиросу, поднялся с места. Передача окончилась. Актеры выходили из студии.
Кябирлинский, взяв Мамеда под руку, отвел в сторонх.
— Мамед, дорогой, скажи, я внесен в денежную веде мость?
— Разумеется, Кябирлинский. Неужели не веришь?.. Стыдно. Не даром же ты работаешь? Мы еще не при коммунизме. У нас пока социализм — переходная стадия к коммунизму.
— Нет, ты понимаешь, почему я спрашиваю? Говорят, кто обжегся на молоке — дует на воду. Как-то я тоже выступал у вас без слов, так же, как сегодня, немая роль. Так в бухгалтерии вычеркнули мою фамилию.
Мамед перебил его:
— Не беспокойся, я сам прослежу.
— Спасибо большое, Мамед. А то этот бухгалтер такой тип… Старик, гораздо старше меня и совсем слепой. Говорят, нацепит очки, сядет перед экраном и считает, загибая пальцы, сколько человек занято в передаче, кто сколько слов сказал, а затем начинает скандалить, мол, я не могу пускать на ветер государственные деньги…
— Словом, готов сэкономить на каждой твоей копейке, а?
— Вот видишь, сам говоришь.
— Нет, Кябирлинский, будь спокоен.
— Очень тебе благодарен.
Фейзулла обеими руками пожал руку Мамеду, попрощался с остальными.
Выйдя из проходной телецентра, увидел: к остановке подходит троллейбус. Побежал, едва успел сесть.
У Азнефти он вышел из троллейбуса и пересел в автобус. В десять минут девятого добрался до карамельной фабрики.
Три года Фейзулла руководил фабричным драмкружком. В кружке было всего шесть человек: четверо мужчин и две женщины.
Одним из членов этого маленького коллектива был пожилой фабричный сторож Салман-киши. Жил он бобылем, домой его не тянуло, вот и записался в драмкружок.
Был еще в кружке Мухтар, который втянулся в самодеятельность из-за своей жены Розы.
Роза была армянка, неплохо знала азербайджанский язык, однако говорила с акцентом. Очень хотела научиться говорить правильно. В этом ей усердно помогала ее подруга Бехиджа. Именно по настоянию Бехиджи Роза записалась в драмкружок.
Бехиджа, сорокалетняя женщина, была вдовой. По мнению Кябирлинского, она обладала истинным актерским дарованием.
В течение трех лет Кябирлинский готовил к постановке пьесу Джафара Джабарлы «Октай Эль-оглы». Роль Октая Кябирлинский взял себе. Остальные мужские роли он отдал Мухтару, Салману-киши, табельщику Баширу и шоферу Давуду. Так как кружок был пока малочисленный, все, кроме Кябирлинского, имели по две-три роли. Роза исполняла и роль Нади, и роль актрисы Тамары, Бехиджа играла
Занятия кружка проводились раз в неделю в красном уголке фабрики комнате, стены которой были увешаны различными лозунгами, таблицами, плакатами, портретами, На красном полотнище через всю стену было написано: «Искусство принадлежит народу». Один из плакатов — сплошь разноцветные квадратики, треугольники, кружочки, столбики и цифры — наглядно рассказывал о годовом плане фабрики, объяснял, в какие города отправляется ее продукция. На стенде с позолоченной рамкой золотыми буквами по красному плюшу было написано: «Передовики производства»; ниже — двадцать фотокарточек, в том числе фото шофера Давуда. Над стендом еще давно Кябирлинский приколол кнопочками два портрета — Джафара Джабарлы и Станиславского. Занавесок на окнах не было, их заменяли пожелтевшие газетные листы. Стены комнаты попахивали известью, недавно здесь был ремонт.
Когда Кябирлинский вошел в красный уголок, все члены кружка были в сборе. Роза и Бехиджа шептались. Давуд с Баширом курили. Мухтар объяснял сторожу Салману-киши происхождение и смысл некоторых слов.
— Вот, например, слово «колбаса», — говорил он. — Откуда оно взялось? По-тюркски «кол» — «рука», «басан» — «набитый»… То есть набитый рукой. Ведь раньше колбасу делали вручную, брали кишку и набивали мясом. Кол-басан! Кол-басан! Стало «колбаса».
Салман-киши покачал головой:
— Ты смотри!.. Ну и дела на свете!..
— Да, вот так. Или, например, ты кто? Ну, отвечай, кто ты?
Салман растерянно пожал плечами:
— Я?.. Не знаю… Охранник.
— Верно. Ты охранник, караульный. И у русских есть такое слово — «караул». Это тоже наше слово — «каракул». То есть черный раб. Или, например, что значит лошадь?
Салман заморгал глазами:
— Не знаю.
— Лошадь, то есть «лешат», дохлая кляча. Понял? Салман снова покачал головой:
— Ты смотри!..
Кябирлинский перебил их лингвистическую беседу:
— Хорошо, друзья, начнем работать. Извините, я немного запоздал. Срочно вызвали на телестудию.
— В тот раз видела вас по телевизору, — сказала Роза. Кябирлинский смутился немного:
— Честное слово, просто не дают покоя, ежедневно вызывают… В телестудию, на радио, в кино. Я почти всем отказываю. Говорю: нехорошо, ведь есть и другие.
Ему вдруг захотелось рассказать, что он сегодня ехал в машине вместе с Джавадом. Он знал: Джавад нравится Бехидже. Кябирлинский немного симпатизировал ей. Но как скажешь? Какой придумать повод? Мухтар обернулся к Салману-киши:
— Женщины носят каракулевые шубы. Каракуль! Что это значит? Кара-гюль?.. То есть черная роза.
Салман-киши многозначительно покачал головой:
— Ну и дела на свете… Фейзулла спросил:
— Ну, вы приготовили мне ту сцену? Когда она будет полностью готова, я приглашу к нам Джавада Джаббарова. Пусть придет и посмотрит, как надо играть «Октая». Сегодня он долго возил меня на своей машине, сказал: «Фейзулла-муаллим, я слышал, ты создал замечательный драмкружок. Но почему скрываешь его от нас?», Я ответил: «Не спеши, дорогой, мы еще не готовы, наберись терпения и посмотришь».