Юденич
Шрифт:
— Но ведь об этом помышляли такие великие полководцы России, как генерал-фельдмаршалы Иван Иванович Дибич-Забалканский [17] и Иван Фёдорович Паскевич-Эриванский. И ещё совсем недавно ваш тёзка Муравьев-Карский.
— Но в тех русско-турецких войнах была совсем иная ситуация и иное соотношение сил. В этой войне русской армии не пройти через Анатолию к Царьграду.
— Вы уверены в этом?
— Точно так, ваше императорское величество. Это мнение и моего армейского штаба.
17
Дибич-Забалканский Иван Иванович (1785-1831) — генерал-фельдмаршал, граф, почётный член Петербургской академии наук. Главнокомандующий во время Русско-турецкой войны 1828-1829 гг.
— Генерал, у вас же много блестящих побед. Вы герой Сарыкамыша и Эрзерума. Надо верить в новые победы.
— Это уже не для Кавказа. Мы здесь исчерпали себя.
— Вы зря так, Николай Николаевич. Не стоит чрезмерно сгущать краски. Через месяц штаб Ставки вышлет вам свои соображения на сей счёт.
— Потребуются ли Ставке Верховного главнокомандующего соображения штаба Кавказской армии?
— Это на решение моего начальника штаба генерала Михаила Васильевича Алексеева.
— Вас понял. Какие будут указания Верховного вверенной мне Кавказской армии?
— Пока держитесь на занимаемых позициях. Ваша армия скоро получит новые задачи, скорректированные с действиями союзников на Ближнем Востоке.
— Будут ли при этом учитываться интересы России на Кавказском театре, ваше величество?
— Естественно, будут. Но мы не можем и не учитывать наши союзнические обязательства.
— Вас понял.
— Есть ли ко мне вопросы?
— У меня есть одно пожелание, если позволите его высказать.
— Да, конечно. Слушаю вас, Николай Николаевич.
— В определении новых задач Кавказской армии штаб Ставки пусть подходит реально.
— Хорошо. Ваше пожелание будет передано мною генералу Алексееву для сведения...
Юденич сам понимал, что теперь главное для войск его армии было удержание занимаемых позиций. Политические противоречия делали русскую армию такой слабой духом, как не было в другие времена.
Командующий всё время старался быть в стороне от ветров политических бурь, стремясь заниматься исключительно фронтовыми заботами и делами. Но он уже постоянно замечал за работниками армейского штаба, что те ждали с нетерпением известий не с фронтов, как раньше, а из столичного Петрограда.
Но так было не только в юденичском штабе. Так было и в окопах, госпиталях, армейских тылах. Вести же из бурлящего политическими страстями столичного Петрограда приходили обычно самые противоречивые и с большим опозданием. Порой Николай Николаевич с большим трудом разбирался в сути происходящего.
Кавказ для России в 1917 году оставался далёкой окраиной, с мнением которой в центре политики особо не считались. Командующий Кавказской армии не раз ощущал это на себе. С ним императорское окружение в вопросах политических почти никогда не советовалось.
Огромная Российская держава, маленькой частью которой была Кавказская армия, со дня на день ждала каких-то перемен к лучшему. И за все тяготы военного времени, многие тысячи погибших и искалеченных воинов-фронтовиков простые люди-россияне, всё больше и открыто винили одного-единственного человека. Царя Николая II.
Россия стояла на пороге февральских политических потрясений 1917 года, которые обрушили не только её государственные устои, но поставили на путь саморазрушения Русскую армию. Командующие фронтами, флотами, армиями, корпусами, дивизиями в полном бессилии взирали на процесс разложения Российской Императорской армии и флота.
Приближалась Русская смута, как образно назвал в своих мемуарах события 1917 года генерал Антон Иванович Деникин. На Кавказ эта Смута пришла с известным опознанием.
Юденич с тревогой наблюдал за тем, как у него во фронтовом тылу с каждым месяцем активизировали свою политическую, а для армии разлагающую деятельность различные кавказские комитеты и партии.
События в далёком от Кавказа Санкт-Петербурге не заставили себя долго ждать. Трудно сказать, был ли к ним готов боевой генерал Юденич или нет. Об этом он не высказывался даже в кругу доверенных лиц.
Глава десятая
ВО ГЛАВЕ КАВКАЗСКОГО ФРОНТА
В первый день нового 1917 года юденичский штаб доложил в Могилёвскую Ставку данные о численности и состоянии Отдельной Кавказской армии. Она имела 247 батальонов пехоты, 236 сотен и эскадронов конницы и 546 орудий. Это была большая военная сила.
Обращало на себя внимание то, что почти вся её конница являлась казачьей — имелось всего 18 драгунских эскадронов Кавказской кавалерийской дивизии. Небезынтересно было отметить и то, что из семи корпусных генералов пять были казаками — генералы Калитин, Пржевальский, Баратов, Абациев и Чернозубов.
В Ставке Верховного главнокомандующего Николая II надеялись, что заметная казачья прослойка спасёт Кавказскую армию от революционных потрясений. Но в том окружении последнего Романова заблуждалось.
Поводами для недовольства солдатской массы служили прежде всего сами условия фронтовой жизни. В своих воспоминаниях начальник 66-й пехотной дивизии, которая занимала позиции за Шайтан-даг (Чёрная гора) в районе Огнота с осени 1916 по весну 1917 генерал И. В. Савицкий писал следующее:
«Положение частей на позициях, на высоте от 2400 до 300 метров над уровнем моря, становилось всё более и более тяжёлым. На топливо были разобраны все брошенные жителями деревни. Доставка продуктов и фуража вследствие глубоких снегов была очень затруднительна.
К весне положение ухудшилось. Начались заболевания возвратным тифом. Из-за начавшегося весной 1917 года таяния снегов доставка продуктов ухудшилась. По долинам с большим трудом, но всё же можно было доставлять продукты на подводах.
Далее, на горы, продукты везли на вьюках и складывали в тылу позиции юрты, а отсюда продукты переносились пешими командами, так как лошади с вьюками проваливались в глубокий снег...»
Февральская революция дошла до русских войск на Кавказе, его городов и селений сперва скупыми телеграфными строчками, потом огромными шапками на страницах газет. И сразу на фронте и в тылу замитинговали.