Юго-запад
Шрифт:
— Простите? — совсем по-граждански отозвался Быков,
— Я говорю, здесь, в Эйзенштадте, жил Иосиф Гайдн.
— Да, я знаю, товарищ гвардии полковник. В семье Эстергази. И очень долго. По-моему, здесь бывал и Моцарт...
— Пойдете в клуб корпуса, в ансамбль? — спросил начальник политотдела.
— Ведь это зависит не от меня...
— Но от меня зависит. Поэтому я и спрашиваю. Пойдете?
— А мы его, товарищ гвардии полковник, не отпустим, — сказал Лазарев. — Мы в батальоне свой ансамбль организуем.
Дружинин
— Похвально, если так. Будем всячески приветствовать. Но вы, Быков, все-таки подумайте.
— Есть подумать!
— И если надумаете, сообщите мне через замполита.
— Есть!
— Товарищ гвардии полковник! — сказал вдруг из темноты Бухалов. — Просьба тут у нас, у солдат, есть одна... Разрешите сказать?
— Слушаю. Только вы проходите сюда, должен же я видеть, с кем имею честь...
— Это правильно, — согласился Бухалов, появляясь в дверях впереди группы солдат. — Разрешите?
— Давайте, давайте!
— Вот мы, товарищ гвардии полковник, пол-Европы, извините за выражение, протопали. Где на танке, где на брюха, сами знаете. А памяти никакой! В общем — сфотографировать бы желающих. На фоне Европы, так сказать. Чтобы карточки домой послать. Кто жене там, кто ребятишкам своим...
— Кто зазнобе? — улыбнулся Дружинин.
— И это само собой! Вот если б фотографа с политотдела прислать, щелкунчика вашего, который на партбилеты снимает. А бумагой там, пленкой всякой мы его трофейной обеспечим.
— Дельное предложение! — сказал начальник политотдела. — Полагаю, пришлем к вам в батальон фотографа. Заслужили! А насчет пленки и бумаги не беспокойтесь. Он у нас парень-хват, сам на три года давно запасся.
— Снять гвардии рядового Бухалова при полной боевой форме, верхом на танке! — ввернул Варфоломеев. — Снять освободителя Европы!
— А что? — обернулся на его голос Бухалов. — Освободитель и есть! И ты освободитель! Ржать тут нечего!
— Точно! — поддержал его Дружинин. — Освободители! Мы еще сами не всегда осознаем, что делаем.
Бухалов почтительно подождал, пока начальник политотдела закончит, потом опить повернулся к Варфоломееву:
— Вот ты, Варфоломей, ржешь, как мерин, а меня сегодня один австрияк обнимал и целовал. Прямо на улице. Немцы хотели у него дочку увезти, а мы как раз подоспели...
— Австрияк! А может, сама дочка тебя обнимала и целовала?
— А может, и дочка. Это не твое дело. Что я, плохой парень? Таких еще поискать!
— Таких, как вы, ребята, действительно, надо поискать! — растроганно сказал начальник политотдела.
С улицы послышались громкие голоса, кто-то крепко выругался, хлопнула тяжелая наружная дверь. Потом позвали:
— Лазарев.
— Я! — вскочил командир роты.
Чертыхаясь и проклиная темень на лестнице, вошли двое: Бельский и с ним кто-то еще.
— Сюда, товарищ гвардии капитан, —
— Вижу.
Бельский вошел в комнату, освещенную неярким светом лампы, увидел начальника политотдела:
— Товарищ гвардии полковник!..
— Можно не докладывать. — Дружинин протянул командиру батальона руку: — С новостями?
— Смену Лазареву привел, товарищ гвардии полковник.
— Что, нового командира роты прислали? — спросил Лазарев.
— Наоборот, старый сам пришел! — Бельский обернулся: — Махоркин, заходи! Чего скромничать, не в гости пришел, домой!
Махоркин прошел вперед. Трещавшая, струившая тоненький едкий дымок лампа почти погасла, но Дружинин все равно увидел на розовощеком пыльном лице лейтенанта счастливую улыбку.
— Ну как? — спросил он, подойдя к Махоркину. — Подправили вас?
— Как положено, товарищ гвардии полковник!
— Поздравляю! И чтоб больше под немецкие пули не попадать.
— Будем стараться.
— Борис Дмитриевич! Бельский! — Дружинин оглянулся, поискал взглядом командира батальона,
— Я здесь.
— А я хотел к вам направляться, да вот здесь задержался, Пляши, капитан! Нашелся твой наследник!
У Бельского блеснули глаза;
— Правда?
— Вот читай! — Начальник политотдела достал из планшетки распечатанный конверт. — Живет и здравствует в детском доме, в Башкирии, и ждет, когда папка вернется с победой.
Бельский, казалось, не слышал, что говорил начальник политотдела. Наклонившись к лампе, он читал и перечитывал коротенькое, отпечатанное на машинке письмо. Кто-то из толпившихся вокруг солдат, чтобы посветить ему, включил карманный фонарик.
— Точно, он! — поднял голову командир батальона. — Бельский Владимир Борисович, тысяча девятьсот тридцать девятого года рождения... Уроженец Ленинграда. — Он сложил письмо вдвое. — Товарищ гвардии полковник!.. Знаете... Спасибо вам! Я просто не знаю, что сказать, как благодарить!..
Дружинин похлопал его по плечу:
— А благодарить-то, капитан, и не за что! Обычное дело, наша обязанность... Воюйте, как до сих пор воевали! Вот и будет самая лучшая благодарность.
— Насчет этого не беспокойтесь... Воевать будем еще лучше! Впереди-то — Вена!
Гвардейская армия, на правом фланге которой наступал механизированный корпус гвардии генерал-лейтенанта Гурьянова, армия, героически дравшаяся на Дунайском плацдарме в тяжелые дни января и марта, пятого апреля вышла к Вене, к укреплениям первого, внешнего кольца созданной вокруг города обороны. Новая боевая задача, поставленная командующим войсками фронта, была сформулирована четко и предельно ясно: нанести удар по врагу с рубежа Катариненгоф — Раухенварт — Гимберг на северо-запад в направлении к центру Вены и далее, через Дунайский канал и Дунай, на Флоридсдорф, рабочий пригород Вены.