Юго-запад
Шрифт:
— Командиры отделений пусть останутся. И по одному человеку с ними,— скомандовал Авдошин.— Остальные — по местам. Все получите. А так — беспорядок!..
Солдаты, ходившие за продуктами, кряхтя, сняли со спин вещевые мешки, а Ласточкин достал еще откуда-то из-под полушубка связку писем, которые Никандров заранее рассортировал по взводам.
— Голиков! Ну-ка посвети малость.
Помкомвавода стал выдавать консервы, хлеб, махорку, колбасу и почти тотчас же в окопах началась веселая работа: заскрежетали по жести консервных банок ножи,
— Кто меняется: сто грамм на колбасу? Не глядя.
Авдошин узнал голос Улыбочки, спросил:
— Сто грамм отдаешь?
— Ага!
— Выпей сам, обогрейся!
— Да не люблю я!
— Ну, давай, раз так.
Помкомвзвода раздал продукты последнему отделению, обнаружил у себя остатки, нахмурился.
— И на убитых старшина выписал. Н-да... А им уже ничего не требуется. Эх, жизнь солдатская! Нынче здесь, завтра там.— Он помолчал минуту.— Ну что ж, помянем наших братьев-товарищей наркомовской стопочкой. Вечная им память!
Костя Казачков, исчезнувший куда-то сразу после обеда, появился в сарае, занятом ротой Мазникова, только часов в семь вечера.
— Пошли в медсанбат! — с порога начал он.— Кино будет.
— Тебе Гоциридзе даст медсанбат!
— Гоциридзе только что уехал.
— Далеко?
— В бригаду вызвали.
— Ну, хлопцы, мы, кажись, отзагорали,— сказал Снегирь.
Казачков подсел к столу, тронул Мазникова за плечо.
— Пошли, комбриг? — он уже успел разузнать, что Виктор —- сын командира бригады, и теперь в шутку называл его «комбригом»,— Пошли! Какую девочку тебе покажу! — Казачков даже зажмурился от удовольствия.
— А какая картина, товарищ гвардии капитан? — спросили из угла.
— Картиночка по обстановке — «Фронтовые подруги».— Казачков опять тронул Виктора за плечо.—Ну, пошли?
Мазников тряхнул головой и, хлопнув ладонью по столу, встал.
— Э! Пошли! Переправимся — там по скоро посмотрим.
Медсанбат размещался на соседней улице в большом двухэтажном доме, принадлежавшем раньше, как объяснил товарищам знавший все Казачков, венгерскому помещику, сбежавшему при подходе советских войск. Наверху жили врачи, сестры и санитарки и были оборудованы палаты для «ходячих» раненых, внизу находились палаты для остальных, операционная, аптека. Здесь же, в большом зале со сверкающим паркетным полом была столовая, в которой иногда по вечерам раненым и работникам медсанбата показывали кино.
Танкисты пришли минут за пятнадцать до начала. Электрический свет от движка, трещавшего во дворе, казался необычно ярким и непривычным. По залу, заставленному стульями, уже прохаживались свободные от дежурства врачи. Сестры и санитарки стайками толклись возле занавешенных одеялами окон. Рассаживались раненые, в синих, коричневых, черных халатах и в стоптанных тапочках. Пришли и принарядившиеся по случаю кино мадьярки
Казачков был в медсанбате своим человеком. Со многими он здоровался за руку, галантно отвешивал направо и налево поклоны, медсестер и молоденьких женщин-врачей называл только по имени.
— Аллочка! Лапочка! А где наша Ниночка? — спросил он у проходившей мимо маленькой краснощекой сестры с круглыми веселыми глазами.
— Ваша — не знаю, а наша — скоро придет,— улыбнулась, обходя его, Аллочка.
Проводив ее взглядом, Казачков вдруг встрепенулся, шепнул Виктору на ухо:
— Начальство! Не теряйся,
В зал вошли пожилой майор и женщина-врач в таком же звании. Позади них шел седоусый подполковник медицинской службы с чисто выбритым профессорским лицом — командир медсанбата Стрижанский.
— Сейчас может быть неприятный разговор, — предупредил Казачков.
Стрижанский остановился у двери и осмотрелся. Покачав головой, двинулся дальше, но, дойдя до танкистов, придержал шаг и с усмешкой спросил у Казачкова:
— Что у вас, молодой человек? Опять зубы болят? Или, может быть, глаз засорили?
— Нет, ничего такого, товарищ подполковник, — чуть смутившись, ответил тот. — Кино.
— Люблю честность! — Стрижанский обернулся к Виктору. — А у вас?
— Тоже кино, товарищ подполковник.
Ну, спасибо! А то уж я хотел доложить полковнику Гоциридзе, что его часть, небоеспособна ввиду некоего массового заболевания. Стрижанский прошёл дальше, и собравшиеся начали рассаживаться. Казачков незаметно толкнул Мазникова локтем.Смотри. Она. Ниночка Никитина.
Между стульев пробиралась к подругам девушка в погонах старшего лейтенанта медицинской службы. Толстая золотистая коса обвивала ее небольшую, гордо и независимо поднятую голову. Никитина прошла вперед, села на свободный стул, оглянулась. Казачков поймал ее взгляд и сделал неопределенное движение, похожее на поклон. Никитина ответила едва заметным кивком и больше уже не обращала на него внимания. Но Мазникова она заметила, наверное, потому, что видела его впервые. Широко раскрыв свои большие глаза, затененные густыми ресницами, она несколько мгновений смотрела на него, потом наклонилась к соседке и что-то сказала. Та повернулась, тоже посмотрела в его сторону — и обе они засмеялись.
Виктору это не понравилось.
— Пойдем сядем где-нибудь, — сказал он Казачкову.
В одном из последних рядов они нашли свободные стулья, и когда мягко застрекотала кинопередвижка, Виктор так, чтобы не заметил Казачков, посмотрел в сторону Никитиной. На фоне светлого экрана он отчетливо видел силуэт ее головы, увенчанной тяжелым венком косы. Никитина то склонялась ксоседке, то неподвижно смотрела вперед..,
— Ну, как Ниночка? — спросил Казачков, когда они возвращались обратно.