Юго-западный ветер
Шрифт:
— Я следила за передвижениями в доме. Не помню никаких деталей, о которых вы спрашиваете. Меня беспокоило, не упущу ли я предсказателя.
— Что вы делали после того, как вышли из кладбищенской часовни?
— Я просто вышла оттуда, будто иду с поминок, — собственно, так оно и было. Села на автобус. Пришла домой как раз перед Габриэлом и пересыпала пули в коробку, я знала, где он ее прячет. Когда он вернулся с работы, мы договорились с ним, что он должен отдать мне револьвер. Не думаю, чтобы он заметил, что револьвер был подменен.
— А зачем вы
— Потому что я понимала, что вы пошлете его на экспертизу. Поскольку из этого оружия не стреляли, то с Габриэла таким образом должно было сняться всякое подозрение. Я не предполагала, что вы пересчитаете пули и заметите, что одной не хватает. Когда прошлым вечером Габриэл мне рассказал о том, что вы его спрашивали об этой пуле, я решила, что настало время прояснить все обстоятельства. И это я и делаю сейчас.
— Вы сознаете, что признались в двух убийствах?
— Комиссар, я полностью сознаю все, что я делаю.
— Кто-нибудь еще знает об этом?
— Мой исповедник.
— А Габриэл?
— Сын ничего не знает! И я бы хотела, чтобы вы ему об этом не говорили. Мне нужно сделать это самой.
После этих слов наступила долгая пауза, и Эспиноза понял, что исповедь окончена.
— Детектив Уэлбер распечатает ваши показания. После того, как вы их внимательно прочтете, вам надо их подписать.
— Вы меня арестуете?
— Нет. Вы пришли сюда по собственной воле с добровольным признанием, кроме того, у нас есть ваш адрес, так что нет необходимости арестовывать вас. Кроме того, нам надо уточнить некоторые детали вашего рассказа. Вы помните ту комнату в церкви, где оставили револьвер?
— Это было на третьем этаже. В двух комнатах было много народу, другие были пусты. Это будет нетрудно найти.
— Я хочу, чтобы вы пришли сюда завтра вместе с сыном и адвокатом.
— Почему с сыном? Что вы еще хотите узнать?
— Я ведь предупредил вас, что ваши показания не означают, что он не должен дать свои. Кроме того, кое-какие детали…
— Почему вы не хотите спросить о них сейчас?
— Потому что мне важно, чтобы при этом присутствовал ваш сын.
Уэлбер подал Эспинозе отпечатанные показания, и тот передал их доне Алзире.
— Посмотрите, пожалуйста, точно ли записано то, что вы нам рассказали.
Дона Алзира внимательно перечла свое признание, подписала его и вернула Эспинозе. Потом она встала, поправила прическу, попрощалась, не протягивая руки полицейским, и пошла к дверям, прижимая к груди свою сумочку.
— Слушай, Эспиноза, эту сеньору можно выпускать против целой армии!
— Точно. Но ты вот лучше подумай: ведь выстрел из револьвера можно произвести и издалека, просто нажав курок. И есть существенная разница между таким выстрелом и ситуацией, когда кто-то стреляет в упор, глядя человеку прямо в лицо, или собственноручно сталкивает девушку на рельсы.
— Думаешь, она врет?
— Ну, то, что она призналась, не означает, что она сказала правду. История насчет того, что револьвер спрятан в гробу, наверняка правдива —
В пятницу утром Эспиноза опять завтракал в одиночестве. Ирэн переехала домой накануне. Когда он шел на работу, небо хмурилось, ветер гнал тучи. В этот день ни дона Алзира, ни Габриэл не появились. Эспиноза послал им письменное предписание. И от Ирэн ни слова. Он тоже не стал ей звонить. Эспиноза заснул за чтением детектива, который, как он подозревал, уже читал раньше. Во сне он не слышал, как ветер за окном шумит и гнет ветви деревьев.
Когда на следующее утро Эспиноза открыл дверь, чтобы спуститься за газетами, ему навстречу, бурно виляя хвостом и чуть не обрывая поводок, ринулась Кнопка. Ее хозяйка преодолевала последний лестничный пролет.
— Я забрала тебе газету снизу.
— Спасибо, Алиса. Давненько мы с тобой не виделись.
— Ты, кажется, очень занят.
Он уловил иронию в ее голосе, но сделал вид, что не заметил этого. Алиса знала, что до завтрака он обычно не особенно разговорчив.
— На следующей неделе можно будет забирать Соседа. Не хочешь навестить его еще разик до этого?
— Отлично. Навестим нашего друга завтра утром!
Кофеварка была уже включена, хлеб поджаривался в тостере. Эспиноза пробежал глазами заголовки, отхлебнул первый глоток кофе, и тут зазвонил телефон. Это была Ирэн, она предлагала пообедать вместе. По крайней мере, она была не в Сан-Пауло. Тосты были готовы, он глотнул еще кофе, и тут телефон зазвонил во второй раз. Он решил, что это Ирэн забыла о чем-нибудь сказать. Снял трубку.
— Комиссар Эспиноза?
— Да.
— Моя мать умерла.
— Габриэл! Ты где?
— Дома… с ней.
— Из-за чего она умерла?
— Газ.
— А ты уверен, что она мертва?
— Абсолютно.
— Ты уже кому-нибудь сообщил об этом?
— Нет.
— Я сейчас буду.
Он залпом допил кофе, позвонил Уэлберу, торопливо дал ему кое-какие инструкции, переоделся и вышел из дома. Когда он подошел к двери квартиры в районе Фламенго, Габриэл открыл ему еще прежде, чем комиссар успел нажать кнопку звонка. Парень был бос и взъерошен. Из одежды на нем были только шорты.
— Я открыл окна, чтобы проветрить комнату от газа. Тела я не касался. Не смог.
Запах газа почувствовал и Эспиноза. Квартиры на первом этаже всегда тяжело проветривать, а Габриэл к тому же не открыл дверь гостиной. В кухне дона Алзира сидела на полу перед духовкой; ну, хоть здесь дверь была открыта. Эспиноза предположил, что смерть наступила уже несколько часов назад, возможно, рано утром.
— Она заперла дверь в кухню и окно, заткнула щели ковром и включила на полную конфорки и духовку. Я нашел ее только утром, когда проснулся. Она закрыла щель под дверью в мою спальню мокрым полотенцем со своей стороны.