Юго-западный ветер
Шрифт:
— Не думаю. Он уже приходил сюда, и всегда по собственному желанию.
— А что, если он найдет какой-либо предлог, чтобы не являться?
— Скажи ему, что это важно, что разговор нельзя откладывать. Но не дави на него официально, это только испугает. Он все еще хочет, чтобы кто-то был за него. Скажи ему, что между часом и двумя было бы прекрасно. И, Уэлбер…
— Да?
— Я хочу, чтобы ты тоже присутствовал.
На этот раз они пошли не в кабинет Эспинозы, а в маленький конференц-зал. Габриэл вошел первым, вслед
— Что случилось? — спросил он. И голос, и выражение лица у него теперь были совсем иные, чем в прошлые их встречи.
— Как раз это мы и хотим узнать.
— Что вы имеете в виду?
— Нам стало известно, что ты имел глупость в течение последних нескольких дней гулять по округе с пистолетом.
— Кто вам сказал?
— Неважно. Это не имеет значения.
— Я боялся.
— И поэтому и пришел ко мне за помощью. Однако это вовсе не повод, чтобы ходить по городу с пистолетом, готовясь застрелить любого подозрительного человека, которого встретишь.
— Я ни в кого не стрелял.
— Человеку, который гуляет по улицам с заряженным оружием 38-го калибра, будет тяжеловато убедить меня, что он не собирался ни в кого стрелять.
— Мне только для самообороны.
— Стрелять в людей из самообороны?
— Каждый имеет право защищать себя.
— Только не нося с собой заряженное оружие. Это уже преступление, карающееся тюремным заключением.
— Я ни в кого не стрелял.
— Это то оружие, которое у тебя было с собой?
— Это револьвер отца.
— Да, нам известно. Мы хотим узнать, ты с этим револьвером ходил?
— Да.
— А заряжал в него эти патроны?
— Да… но я ни в кого не стрелял.
— Ты купил их сам?
— Верно.
— Где?
— В магазине, в центре.
— Никто больше об этом не знал?
— Нет.
— Тогда не скажешь ли мне, где отсутствующая пуля?
— Что?
— Пуля. Одной пули не хватает. Где она?
— Не знаю… Не знаю, почему ее не хватает.
— Может быть, ее уже использовали для чего-нибудь?
— Использовали? Как?
— Так, как обычно используют пули тридцать восьмого калибра. Чтобы убить кого-нибудь.
— Убить?
— Ну да, убить. Чилийца, например.
— Вы обвиняете меня в…
— Нет. Я просто привожу пример, как используют пули, и прошу ответить на мой вопрос. Куда делась пуля, которой не хватает?
— Не знаю. Не знаю, куда она делась! Может, я ее уронил где-нибудь на пол.
— А может, она все-таки была использована для того, чтобы кого-нибудь…
На протяжении следующих двух часов Эспиноза и Уэлбер задавали одни и те же вопросы, и Габриэл снова и снова рассказывал, как он провел тот вечер, когда был убит чилиец, начиная с момента, как он ушел с работы, и до того времени, как попал домой. Как именно он нес револьвер — за ремнем или в кармане, вытащил ли он пули из него сразу, когда вернулся домой, или они остались в револьвере, сказал ли он матери,
— Мне хотелось бы, чтобы ты завтра пришел сюда снова и дал официальные показания. Сегодня у нас была просто беседа.
Прощались они безо всяких признаков дружелюбия.
— Ну и что ты думаешь? — поинтересовался Уэлбер.
— Думаю, что-то он крутит. Все время, пока мы задавали вопросы, он отвечал как заведенный одно и то же. Как будто заранее отрепетировал. Обычно люди начинают добавлять что-то в показания, изменять детали, вспоминать подробности, а не просто повторять одно и то же. Даже если он не виновен, то что-то скрывает.
В конце рабочего дня Эспиноза, как и обещал, заехал за Ирэн, и они вместе направились в Пейшото. Эспиноза купил хлеба, еды, вина, планируя интимный ужин при холодной погоде, которая за последние дни совсем испортилась.
— Ты действительно думаешь, мне лучше остаться у тебя?
— Мне это приятно.
— Но есть ли в этом необходимость?
— Это не необходимо, но предпочтительно. У меня нет никакой возможности обеспечить тебя полицейской охраной. С официальной точки зрения жалоб не поступало, дела нет, и никакого расследования не велось. Мне будет гораздо спокойней, если ты будешь со мной. Я поставил двух детективов следить за Габриэлом до конца недели. А потом посмотрим.
— И как долго, ты думаешь, это будет продолжаться?
— Думаю, что развязка близка.
— Это звучит как предсказание.
Они остались у его. Радовались еде и вину. Потом забрались в кровать, убаюканные ветром, что бился в оконные рамы. Эспиноза ни о чем не спрашивал, но Ирэн сама рассказала ему о своих отношениях с Ольгой. Она подтвердила то, что подозревал Эспиноза: они были любовницами, когда жили вдвоем в Сан-Пауло.
Эта ночь была другой. Не лучше или хуже, чем предыдущие ночи. Просто другая.
На следующий день, в тот час, на который было назначено свидание с Габриэлом, дона Алзира поднялась по ступенькам участка и на минуту остановилась в небольшом коридорчике, что вел к кабинету Эспинозы. Она еще раз осмотрела свою одежду (темная и скромная, как раз подходящая к случаю) и пригладила волосы. Она стояла в коридоре и ждала, будто на автобусной остановке, пока ее не заметил какой-то проходящий мимо полицейский.
— Я могу вам помочь, сеньора?
— Я хотела бы увидеться к комиссаром Эспинозой.
— По какому делу?
— Я пришла дать показания.
— Вас вызывали для дачи показаний?
— Конечно, нет.
— Тогда вы не могли бы все же мне сообщить, по какому делу? Комиссар сейчас на совещании.
— Просто скажите ему, что пришла мать Габриэла.
Оглядев стул, на который детектив предложил ей присесть, она поблагодарила его и осталась стоять. Несколько минут спустя открылась дверь кабинета Эспинозы, и оттуда вышли двое. Одного из них она узнала. За ними шел комиссар Эспиноза.