Юлька в стране Витасофии (сборник)
Шрифт:
Сова и Мышка, ожидавшие Юльку в особняке Монтекки, встретили ее сердито.
— Где, интересно, можно шататься до позднего вечера? — сверкнула глазами Сова.
— Да! — воскликнула Мышка. — Мы так волновались!
— Простите, подружки! — начала извиняться Юлька. — Ромео с друзьями пригласили на бал к Капулетти, неудобно было отказаться.
— Да уж: неудобно! — хмыкнула Сова. — Небось сама напросилась.
— Ну, не совсем так, — замялась Юлька. — Впрочем, что мы обо мне?!
Достали аккумулятор?
— К сожалению, нет, — вздохнул Сова. — Никто ничего не знает. У меня даже мысль
— Уверена в этом, — кивнула головой Мышка. — Просто не нашли нужного человека. Кстати, как быть с деньгами: бесплатно нам никто его не отдаст.
— Договоримся так: вы занимаетесь поисками аккумулятора, а я — деньгами, — решила Юлька.
Поделившись впечатлениями о Брайтоне и новых знакомых — Юлька похвасталась беседой с Уильямом Джемсом, — девушки легли спать.
Утром Сова и Мышка отправились в новый поход за аккумулятором, а Юлька решила переговорить с Дьюи: возможно, он сможет подсказать, как заработать или достать деньги. Кроме того, Юлька хотела рассказать Дьюи о беде, которая ожидала Ромео.
Советник, сидевший за столом, заваленным грудой бумаг, встретил Юльку неприветливо.
— Бесплатное угощение — только в мышеловке, в остальных случаях за него надо платить, — хмуро произнес он. — Я уже сказал хозяину, что не одобряю романтический порыв Ромео, пригласившего каких-то иностранок на даровой ночлег. Копейка бережет рубль. Деловому человеку идеалы не нужны: они мешают подбирать средства, решающие проблему и приводящие к цели.
— «Цель оправдывает средства» — девиз иезуитов. Вы — последователь Лойолы?[73] — зло спросила Юлька.
Она поняла, что ни о деньгах, ни о Ромео с Дьюи говорить не будет.
— Иезуиты — умные ребята, не зря в свое время, прикрываясь лозунгом «К вящей славе Божьей!», протянули щупальца во все страны. В отличие от иезуитов, прагматизм замкнут на человеке, и допускает существование морали, поставленной на деловую основу. То, что выгодно, то и морально.
— Кто в Брайтоне думает иначе, чем вы?
— Часть бездельничающей молодежи из богатых семей — вроде Ромео, Меркуцио, Бенволио, — не сталкивающейся с ежедневным трудом и поэтому обитающей в воздушных замках, религиозные служители, люди творческих профессий и кое-кто из приезжих мыслителей: Монтень,[74] Леонардо да Винчи,[75] Давид Юм.[76] Для остальных брайтонцев прагматизм стал мировоззрением.
— Не подскажете, где живут Юм, Монтень и да Винчи?
— Пожалуйста, — Дьюи продиктовал адреса и уткнулся в свои бумаги.
Выходя из кабинета Дьюи, Юлька столкнулась в коридоре с синьорой Монтекки.
— Вы не знаете, где Ромео? — озабоченно спросила хозяйка дома. — Ушел вчера на бал — до сих пор нет. Допытывалась у Меркуцио, — тот смеется.
Говорит, что Ромео где-то лежит, сраженный девичьими глазами. Вот шутник! А у меня сердце так сильно болит, что и лекарства не помогают.
— Я вчера тоже была на балу, но недолго, и ничего о Ромео не знаю, — начала оправдываться Юлька. — Не беспокойтесь! Уверена: ваш сын вскоре появится.
— Дай Бог! — обрадовалась
Юлька обманывала мать Ромео: из Шекспировской трагедии ей было известно, что ночь Ромео провел в саду под балконом Джульетты, обменявшись с ней клятвами в любви, а сегодня в полдень монах Лоренцио тайно обвенчает влюбленных, сделав их мужем и женой. Возвращаясь от Лоренцо, Ромео на городской площади встретит Меркуцио, Бенволио и двоюродного брата Джульетты — Тибальда, вызвавшего Ромео на поединок.
Ромео откажется драться, и тогда поединок начнет Меркуцио, — и погибнет от шпаги Тибальда. В отместку Ромео убивает Тибальда и бежит из города.
Философ Давид Юм, к которому направлялась Юлька, жил на окраине Брайтона. Углубляясь в лабиринт нешироких улиц и узеньких переулков, Юлька с удивлением отмечала значительное количество пьяных, бредущих в одном с ней направлении. В основном это были рабочие, мелкие служащие и лавочники, но попадались и явные люмпены. Некоторые из них толкали перед собой пустые тележки. Впереди послышался шум. Выйдя на небольшую площадь, Юлька увидела окружившую оратора толпу и поняла, куда все стремились.
— Братья и сестры! — взобравшись на бочку, орал красномордый мужчина с оттопыренной бородой. — До каких пор проклятые евреи будут угнетать христиан?! Понастроили свои лавки, магазины, и теперь их товары берут охотнее, чем наши. А нам как жить?! Христа распяли, а теперь нас хотят по миру пустить. Не дадимся! Братья и сестры! Устроим евреям кровопускание, пусть знают, как христиан обижать. На ножи жидов! Бейте, душите, режьте их!
— Бей жидов! — подхватила толпа и, поощряемая призывами красномордого, рассыпалась по близлежащим улицам, грабя еврейские магазины и дома, и избивая их обитателей. Юлька оглянулась, отыскивая взглядом полицейских, но никого не увидела. Потоптавшись на месте, нерешительно отправилась вслед за предводительствуемой красномордым группой погромщиков. Взломав двери приземистого домика, погромщики ворвалась внутрь. Послышался грохот разбиваемой мебели, затем отчаянные крики избиваемых. Подойдя к домику, Юлька остановилась, не зная, что делать. Ей очень хотелось убежать, ее страшили происходящие события и свирепые, потерявшие человеческий облик, физиономии погромщиков, но вбитая в нее родителями гуманистическая мораль требовала вмешаться и защитить несчастных евреев.
Зазвенело разбитое вдребезги стекло, из окна выскочил окровавленный старик. Упав на тротуар, он попытался подняться, но, схватившись за сломанную ногу, со стоном опустился на каменное покрытие.
— Вот он, проклятый ростовщик! — заорал выскочивший из домика огромный детина. В руках он держал топор, его кожаный фартук кузнеца был покрыт пятнами крови. Подбежав к старику, детина взмахнул топором, собираясь раскроить старику голову, но ему помешала вцепившаяся в руку Юлька.
— Чертова жидовка! — выругался детина. Отшвырнув Юльку, он поднял топор и ударил, целясь на этот раз в Юльку. Только счастливая случайность — разворачиваясь, детина запнулся о камень, — пронесла топор мимо Юлькиной головы. Отшатнувшись в сторону, Юлька, словно загипнотизированная, застыла, с ужасом глядя на вновь поднявшийся вверх топор.