Юмористические рассказы об актёрах, о любви и глупости
Шрифт:
– Господя, бабе уже сорок лет, а она всё трещит да скачет. Не приведи бог такую жисть!
– Капа перекрестилась и пошла в фойе, что-то бормоча под нос.
Кстати, некоторые считали, что Подрезкина и стала-то стервой благодаря такой вот горемычной жизни, хотя сама она убеждала всех, что играть в сказках ей нравится, мол, она любит деток и «готова для них скакать по сцене хоть до ста лет».
– Это полная чушь, - говорила заслуженная актриса Горчишникова, поправляя на голове жестяную корону, - я собственноручно видела, как Подрезкина просто рыдала, просто умоляла дать ей роль в чеховской «Чайке». Говорит, дайте мне хоть раз в жизни сыграть что-нибудь серьёзное, что-нибудь величественное!
– А что главный?
– спросил премьер Халкидаев, обтачивая пилочкой свои холёные ногти и изредка бросая на себя взгляды в зеркало.
Лена Горчишникова вскинула брови, огляделась по сторонам,
– А главный ей сказал, я, говорит, вас нигде не вижу! Я, говорит, не могу себе позволить, чтобы у меня в классике кнопки бегали.
– Господи, и что она везде лезет?!
– актёр Халкидаев сунул пилочку в карман и провёл рукой по подбородку.
– Дала тебе судьба от горшка два вершка, так сиди и помалкивай. Нет - она будет в глаза лезть, будет на мозги капать!..
– Я же говорю, - подвела итог Горчишникова, - маленькая обаятельная, но стерва!
Ради объективности надо сказать, что встреча Подрезкиной с главным режиссёром, действительно, была, но происходила она несколько в другой форме. Главный режиссёр Кусай Дугуевич говорил, что в его жилах течёт кровь персидских жрецов, поэтому считал себя прозорливым человеком, он всегда прищуривал левый глаз во время разговора и качал головой, отчего собеседнику становилось не по себе, собеседник начинал путаться и, в конце концов, конфузливо умолкал с одной мыслью: «Вот чёрт, насквозь видит!» Кусай Дугуевич держал паузу как можно дольше: чесал себе лысину, хрустел пальцами, вздыхал, мычал, тёр лоб - в общем, собеседник уже забывал о своей просьбе и думал только об одном, как бы поскорее улизнуть из кабинета. В этот раз было примерно так же: Сонечка, путаясь и теребя конфетный фантик, говорила, что она очень хорошая актриса, что когда-то её приглашали играть в столицу, но из любви к родному городу она отказалась это сделать, что у неё растёт дочь и берёт с неё пример… Со стороны смотрелось, будто школьница оправдывается за полученную двойку перед строгим отцом. Кусай Дугуевич, слушая Сонечку, выстраивал брови домиком, вытягивал их по горизонтали, сводил в одну линию, нависал одну бровь над другой - в общем, устроил на лице высший акробатический пилотаж, отчего у Сонечки в груди всё сжалось и похолодело. «Какая же я дура!
– мысли отчаянно носились в голове актрисы.
– Ну вот, теперь точно обиделся!.. Ах, что я наделала!.. Надо попросить прощения и заплакать!.. Ох, дура!»
Неожиданно главный режиссёр откинулся в кресле и сгрёб свой иссиня выбритый подбородок в массивную ладонь:
– Я вас понимаю, София…
– Валерьевна, - прошептала актриса и ужаснулась, в театре её никогда не называли по имени-отчеству.
– София Валерьевна-а, - задумчиво протянул режиссёр, - у меня есть для вас одно интересное поручение.
– Он возложил подбородок себе на ладонь и уставился на Подрезкину, словно доктор на сложного больного.
– Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы занялись наставничеством молодёжи.
– Я?!..
– Сонечка в недоумении уставилась на режиссёра, как будто в кресле сидел не человек, а дельфин.
– Какой молодёжи?..
– Актёрской молодёжи. В этом году в театр пришли молодые артисты, им нужен наставник. Я думаю, наставница. И знаю, - у вас это получится, вы талантливый человек, замечательная актриса!..
– Кусай Дугуевич с нежностью акулы взглянул Сонечке в глаза, отчего она совсем растерялась.
– Только у вас это и получится, больше мне не на кого положиться.
Честно говоря, хоть в театре и были молодые актёры, но об этом мало кто вспоминал, потому что видели их редко, да и то лишь в массовых сценах где-нибудь на заднем плане. «Пусть играть научатся, - говорил поставлено-гремящим голосом Халкидаев.
– Тогда и роли получат. Может быть, и большие!..» - заканчивал он многозначительно и поднимал глаза к потолку. Правда, никто не знал, как они должны учиться, но с увесистыми словами премьера все покорно соглашались. Сами молодые актёры, как тени, возникали за кулисами во время спектакля, завистливо глядя, как их более старшие товарищи играют персонажей намного моложе себя, и недоумённо переглядывались. «Профессионалы!
– восхищённо шептал седой парикмахер Самсон.
– Горчишникова уже тридцать лет Джульетту играет, а сама того и гляди бабушкой станет! Вот у кого учиться надо - эх, молодёжь! Кому театр оставить - некому…» Самсон горько вздыхал и, покачиваясь, брёл в свой парикмахерский цех, расчёсывать парик для Халкидаева.
Среди молодых актёров было два паренька из местного колледжа культуры и три девицы. По именам их мало кто знал, а трёх девиц за то, что они везде ходили вместе, словно привязанные, прозвали Змеем Горынычем. Вот и сейчас они сидели в пустой курилке
На следующий день перед спектаклем Соня Подрезкина поймала двух молодых актёров за кулисами, и стала долго и терпеливо им объяснять, как выходить на поклон перед публикой: как сохранить достоинство даже при поклоне, как смотреть в зал через полуприкрытые веки, чтобы казаться для зрителя неприступнее, кого из актёров пропускать на поклон первым, кого вторым, а кого третьим. Вспомнила, кому из заслуженных актрис отдавать цветы, если их ненароком подарили тебе, и как вызывать на «бис» главного режиссёра, даже если зрители в партере проспали весь спектакль. Сонечка настаивала, что это очень важная информация и, если они не будут знать её как дважды два, то их жизнь может превратиться в ад. Худощавый Альберт с яйцевидной головой поморщился и назвал это «дедовщиной и бредятиной», а упитанный очкарик Владик глупо улыбался мокрым ртом и причмокивал, будто ему рассказывали анекдот.
– Это театральные традиции, - отрезала Соня и нахмурила брови.
– Они передавались веками - мы должны их хранить и приумножать!
Всю следующую неделю Сонечка развивала бурную шефскую деятельность, она как бы невзначай вдруг возникала в курилке или в кулисах, встречалась в коридоре с молодыми артистами и заводила разговоры: о просмотренных фильмах, о прочитанных книжках, о тяжёлом актёрском труде, об удаче, о париках, о наклеенных усах, о старой обуви, о плохой работе буфета и ещё о многих-многих вещах.
Однажды в азарте воспитательной деятельности, разыскивая своих «подшефных», Подрезкина оказалась на театральном чердаке. Молодые актёры показались ей такими несчастными, такими заброшенными, что она решила научить их, как бороться за роль и место под солнцем на примере личного опыта:
– Эта Горчишникова просто зубами вцепилась в роль Капочки!
– сжимала кулачки Подрезкина.
– Ну, думаю, вот тебе! Может быть, у меня больше нормальных ролей до конца жизни не будет. Я прихожу к главрежу в кабинет и ка-а-ак дам по столу кулаком!
– Сонечка рубанула рукой воздух.
– Это что за безобразие, говорю?! Это как же так, говорю?! Вы же губите честные таланты, говорю!..
– Послушайте, - первым не выдержал Альберт и расплющил дымящийся окурок о стену.
– Я больше не хочу вас слушать. Меня не интересует жизнь травести.
Змей Горыныч в лице трёх девиц привстал с каменного порога и, вращая большими накрашенными глазами, попятился вниз по лестнице, словно боясь удара со спины.
Соня Подрезкина стояла с открытым ртом и удивлёнными глазами. Затем она тихо спустилась в свою гримуборную, заперла дверь на ключ и села за столик. Включила настольные лампы, направив их себе в лицо, будто два прожектора, и уставилась в зеркало, перед которым уже много лет разрисовывала себя то в клоуна, то в зайчика, то бог знает во что… Она просидела так около трёх часов, как мумия, не проронив ни слова и не пошевелившись. Говорят, когда йоги входят в такой транс, они могут предвидеть будущее. Увидела ли Соня Подрезкина своё будущее - трудно сказать. Но после этого поведение актрисы изменилось, она забросила всю свою «шефскую» работу, редко общалась с артистами, а к главному режиссёру Кусаю Дугуевичу вообще перестала заглядывать в кабинет… Хотя… Старый парикмахер Самсон говорил, что Соня как-то зашла к главрежу, у которого сидела заслуженная актриса Горчишникова и они оба громко смеялись. Что их развеселило, можно только догадываться, но Соня вылетела из кабинета вся красная и ошалевшая, будто бы из чужой спальни. А буквально через несколько дней Змея Горыныча заметили в гримёрке у Елены Горчишниковой, а Владик и Альберт стали вхожи в актёрские пенаты Халкидаева. Мол, они сами просили главрежа «поучиться у мастеров» и «чтобы мэтры взяли над ними шефство», говорили, что Халкидаев посылал ребят за водкой после спектакля, а Горчишникова заставляла Змея Горыныча расточать ей комплименты. Но в театре слишком много сплетен, и трудно понять, где правда, а где злая ложь.