Юнона
Шрифт:
— Если к тебе придет твоя кошка Филлис, то надо, не дожидаясь ее мурлыканья на коленях, быстро взять ноги в руки, а потом позвать меня.
— А ты ее сварочным аппаратом?
Том с досадой отвернулся.
— Не знаю, Нэлли. Вот честно тебе скажу — не знаю.
День прошел в напряженном ожидании неизвестно чего — но ничего не происходило. Датчики движения, установленные Томом на все воздуховоды, ни разу не запищали, голоса не звучали, никто не шнырял под ногами, изображая милых зверюшек… Ультразвуковой резак,
К вечеру Нэлл немного отпустило. Вчерне закончив статью и отправив ее на согласование Майклу Бейкеру, она выбралась в «кейки» и тут же увидела, что аватарка Мишеля наконец-то ожила и налилась цветом.
Нэлл с интересом прислушалась к разговору.
— Неужели ты действительно хочешь просидеть всю вечность под одним и тем же деревом, в окружении одних и тех же гурий? — с усмешкой говорила Линда. — Проводя время в сексе и обжорстве?
— Ты воспринимаешь слова Пророка слишком буквально, — спокойно отвечал Мишель. — Не забывай, к кому была обращена его проповедь. К бедным и невежественным кочевникам из пустыни, людям, неделями видящим одни барханы и пьющим тухлую воду из бурдюков, и ту не вволю. Людям, для которых оазисы воплощали все самое прекрасное, что есть в мире. Цветущие деревья, журчание воды, красивых девушек… Просто попытка выразить бесконечную радость, что ждет душу праведника при встрече с Аллахом.
— То есть ты признаешь, что старая лиса Мухаммед просто придумал красивую сказочку для дикарей, своих соплеменников?
— Нет. Он лишь стремился выразить невыразимое, то, что выше и прекраснее любых слов.
Линда недоверчиво хмыкнула.
— Ну а если не сад с гуриями, то что? — спросила Марика. — Как, по-твоему, должен выглядеть рай?
— Не знаю, — ответил Мишель. — Это не важно. Важно то, возьмет ли Аллах твою душу к себе или отбросит ее, как смердящий труп. Важнее этого вообще ничего на свете нет.
— А я, сколько не пыталась представить себе рай, у меня ничего не получалось, — призналась Нэлл. — Самое прекрасное место, самое увлекательное занятие становятся сущим кошмаром, когда продолжаются вечно.
— Без Бога любая вечность становится адом, — негромко сказал Дэн.
— Что ж, мне остается только порадоваться, что я атеистка, — усмехнулась Линда. — Меня никакая вечность не ждет. Да и вас, боюсь, тоже, дорогие коллеги.
— Не буду спорить с женщиной, — улыбнувшись своей аватаркой, ответил Мишель.
За ужином они сидели с Линдой за одним столиком. Нэлл заметила, что коротко подстриженные ногти врача густо покраснели от нитевидных, а в седеющих — перец с солью — волосах появились красновато-коричневые пряди.
— Получается, он единственный, кто не заразился, — задумчиво проговорил Том.
Линда кивнула.
— Час назад я отправила медицинское заключение в Париж. Да они и сами все видят — анализы чистые.
— И значит, из капсулы ему нельзя…
— Нельзя, — хмуро подтвердила Линда. — Если б не это, он уже завтра мог бы начать вставать.
—
— Зато он сможет вернуться на Землю, — сказал Дэн. — А мы нет.
Они переглянулись.
— Он сможет вернуться, только если Руперт рискнет прислать на ним «Луч», — возразила Линда. — А экипаж «Луча» рискнет сюда лететь. Что далеко не факт, учитывая всю живность по Гавиле, что шастает у нас в воздуховодах.
— Эдвардс рискнет, — сказал Том. — И Агава рискнет. А вот в Руперте я не уверен.
— То, что шастает у нас в воздуховодах — полная фигня по сравнению с той хренью, что болтается на орбите вокруг Юпитера и шлет нам нежные приветы, — перебила его Марика. — Если «Луч» приведет на Землю углеродный хвост, Руперта повесят на осине. Да он и сам повесится, ждать не будет.
Нэлл раздраженно бросила на пустую тарелку бумажную салфетку.
— Ты думаешь, Си-О не знает о Земле? — спросила она. — Мы своей азотно-кислородной атмосферой на станции, считай, написали ему обратный адрес. Крупными буквами.
Они замолчали, не глядя друг на друга. Линда несколько раз глубоко вздохнула и на секунду прикрыла глаза, будто ее мутило.
— Я думаю, в ближайшие несколько дней Руперт и компания примут какое-то решение, — спокойно сказал Том. — Или эвакуировать Мишеля, или оставить все как есть. Вот тогда и подумаем, что нам делать.
Весь вечер после ужина Нэлл писала письма — маме, Мэри Митчелл, Майклу Бейкеру и Джону Сэджворту, разгребая завалы, скопившиеся у нее в почте за несколько дней. Мысль о цензуре со стороны правительства раздражала ее своей грубой, наглой неотвратимостью, мешала сосредоточиться, и Нэлл по несколько раз надиктовывала и прослушивала отдельные куски, стараясь высказать свои мысли и в то же время не сказать ничего лишнего. Чем-то это занятие напоминало работу над статьей — вот только работать над статьей было куда приятнее.
В начале второго ночи она отправила последнее письмо, на всякий случай заглянула в «кейки» — и вдруг увидела активную аватарку Алекса Зевелева. Ее сердце подпрыгнуло и заколотилось.
— Алекс? — осторожно спросила она.
— Нэлл, — отозвался он.
— Как ты себя чувствуешь?!
— Чувствую? Хорошо, — и его аватарка улыбнулась.
— Надо Линду разбудить, — сказала она, глянув на пустую бесцветную аватарку врача.
— Нет, — ответил Алекс, и это «нет» прозвучало неожиданно властно.
— Почему? — растерялась Нэлл.
— Ей нужен отдых гораздо больше, чем мне — ее помощь. Пусть спит. Она и так на грани.
— На грани?..
— Разве ты не чувствуешь?
— Нет.
— Каждый заперт сам в себе, — задумчиво выдал Алекс.
Нэлл вспомнила жесткую, всегда собранную и уверенную в себе Линду... слова «она на грани» к ней подходили меньше всего. Но спорить с Алексом ей не хотелось, и она судорожно поискала нейтральную тему для разговора.
— Мишель пришел в себя. Линда сказала, он единственный, кто не заразился.