Юнона
Шрифт:
— Зайди ко мне вечером.
Наверное, это действительно самый лучший вариант, думала Нэлл, возвращаясь по коридору к себе в каюту. Не трогая нас, просто обозначить свое присутствие. Показать, что мы не первые и не главные, но при этом ничем не ограничить нашу свободу (несколько запретных объектов в Солнечной системе — не в счет). Не лезть в наши внутренние дела, но дать понять, что вокруг нас — там, между звезд — есть другие социумы, с которыми еще придется как-то договариваться. Показать, что такой договор возможен. И одновременно — бросить нам
Она вошла в каюту, надела шлем и заглянула в почту — не ответил ли Джон. Новых писем не было, если не считать полученного утром и еще нечитанного письма от Лоры Бриггс. Можно не торопясь почистить зубы, откашляться от очередной порции нитевидных, пригладить расческой краснеющие волосы. Забраться в ложемент, включить Ахилею, закрыть глаза. Отдаться музыке — ясной, хрустальной, уносящей ввысь.
Черт, неужели она снова счастлива?
А ведь когда он уйдет, нам, наверно, его будет не хватать, вдруг подумала Нэлл, не открывая глаз. Будет не хватать этой постоянной опасности, этого драйва, ежеминутной готовности к любым неожиданностям, этого ощущения — рыбы в текущей воде, птицы в воздушном потоке, игры с чужой волей, необозримых горизонтов… Нэлл открыла глаза и посмотрела на свои руки. Этого ей тоже будет не хватать. Прохладного, бархатно-текучего, живого, куда она однажды опустила ладони. Она с силой потерла каждую ладонь костяшками кулака, стирая странное ощущение, и приятное, и тоскливое одновременно, и снова закрыла глаза.
Нежный девичий голос взлетал под высокие своды, звенел в прозрачной синеве. Нэлл снова чувствовала, что падает… а может, летит? Ее будто увлекал неведомый поток — тепла, света и силы. И Нэлл нырнула в него, уже ни о чем не думая.
Она проснулась среди ночи от уже знакомого томительного ощущения в ладонях — сладостного и тоскливого одновременно. Коснувшись сенсора, включила свет и несколько минут разглядывала свои руки — белые и чистые, не считая красной мути нитевидных водорослей в ногтевых пластинках. Потом расстегнула спальник и опустила ноги на пол. Ей надо было что-то сделать, но что? Все вокруг выглядело не вполне реальным — как будто она спала и видела сон.
Ложемент оказался угольно черным — и это почему-то нисколько ее не удивило. Она подошла ближе и несколько минут смотрела на бархатную живую поверхность, покрытую тонкими шевелящимися ворсинками. Потом опустила руку и ласково провела по этой поверхности ладонью, гладя ее, как гладят кошку. Черные волоски тянулись к ее руке, ощупывали ее, щекоча и лаская кожу. Это было совсем не страшно, скорее наоборот — хорошо и правильно, и Нэлл улыбнулась текучей углеродной субстанции, будто старому другу.
— Садись, — произнес голос Алекса.
Она забралась в ложемент и откинула голову в живое, дышащее, прохладное и мягкое. Тонкие щупальца тут же скользнули ей под волосы, оплели голову. Все ее существо наполнилось радостью — как будто она, наконец, отправлялась в путешествие, которого давно ждала. Ложемент был ладонью друга и мобилем одновременно — и Нэлл, полностью расслабившись, закрыла глаза.
Когда она открыла их, было уже утро. Несколько секунд она не могла сообразить, кто
Все-таки сон.
Она вздохнула с облегчением, но через секунду ее снова окатило волной тревоги. Она засыпала в кровати (или нет?), а проснулась в ложементе. Значит, не сон?
Сосредоточиться. Мысленно коснуться мгновения между одним сновидением и другим. Там, в этом зазоре, что-то было. Яркие спрессованные впечатления — о чем? О беззвучном мире, полном красок и запахов. Даже не так — цветозапахов, потому что они были единым целым. Ощущение ветра, дующего прямо сквозь тело. Радость от начала нового этапа. Этапа чего? Это ускользало, таяло, и Нэлл прекратила вглядываться в себя, опасаясь создать у себя ложную память и невольно придумать то, чего не было.
Она зашла в санузел, умылась, придирчиво осмотрела себя в зеркале. Ее отражение посмотрело на нее взглядом сообщницы, потому что Нэлл уже знала, что не пойдет к Линде и не расскажет ей о сегодняшней ночи.
Когда Нэлл вошла в кают-компанию, там никого не было, кроме Дэна Венфорда. Бортинженер допивал свой утренний кофе и казался необычайно задумчивым.
— Привет, — сказала она, подсаживаясь к нему за столик. — Ну, как оно?
Тот поднял на нее глаза.
— Еще не понял.
— Знакомое состояние, — хмыкнула она.
Они помолчали.
— Нэлл, ты играешь в шахматы? — вдруг спросил Дэн.
— Нет, — удивленно ответила она.
— Я тоже давно не играл. Пару лет точно.
Он вздохнул и взял в руки прозрачную фигурку размером с мизинец, которую Нэлл в первый момент не заметила.
— Что это? — спросила она.
Дэн протянул фигурку ей.
— Это пешка, — ответил он.
Нэлл взяла фигурку в руки. Она была идеально прозрачной и неожиданно тяжелой, куда тяжелее, чем ее пальцы ожидали ощутить.
— Это не пластик, — заметила она, поднося пешку к глазам. — И не стекло.
— Я думаю, это алмаз, — сказал Дэн.
Нэлл изумленно посмотрела на него.
— Откуда это у тебя?
— Принес из сегодняшнего сна, — ответил он и снова отхлебнул кофе.
— Из сна?
Тот кивнул.
— Мы играли в шахматы. Я белыми… а черные играли сами за себя. Белые фигуры были прозрачны, черные… были черными. Я проиграл.
— И на что вы играли? — спросила Нэлл, против воли ощущая холодок, стрельнувший по позвоночнику. — Надеюсь, не на твою бессмертную душу?
Дэн улыбнулся.
— На свою бессмертную душу я бы играть не стал. Мы играли просто так.
Нэлл еще крутила в руках алмазную пешку, когда дверь кают-компании снова отворилась, и в зал вошла Марика. На ее плече сидела угольно-черная крыса, очень похожая на ту, что когда-то спугнул с ее колен Том.
— С добрым утром, дорогие коллеги, — весело сказала биолог, подходя к раздаточному лотку и забирая контейнер с завтраком. — Мы с Магдой решили позавтракать.
— Как интересно, — пробормотал Дэн, провожая их взглядом. — Она что — тоже будет есть?