Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»
Шрифт:
– Почему же не добежать? Теперь улицы расчищены от коров и хрюшек, – принц Георг, веселясь, сморщил нос и тихо хрюкнул, прикрыв пол-лица роскошным платком, – наш губернатор позаботился, сначала он издал указ, запретив горожанам выпускать на улицу скот. Потом, когда никто его не послушался, приказал всех свинок выловить и доставить к императорскому двору. Вот уж не знаю, кто громче кричал – хрюшки или хозяева.
Екатерина заливалась смехом, а дядюшка Георг продолжал шутить, с удовольствием попивая из бокала французское вино. Екатерине очень хотелось расположить к себе дядюшку, из доносов ей стало известно, что он не поддерживает Петра Федоровича
Гости шумно отодвинули стулья и поднялись, не скрывая радости – за это выпить готовы все; официанты суетливо забегали подлить в пустые бокалы. Екатерина на противоположном конце стола осталась сидеть, как и положено по этикету. Она поставила бокал на стол и увидела, что Петр Федорович подозвал к себе адъютанта Гудовича и как-то странно смотрит на нее.
Еще более удивительным для Екатерины было увидеть бегущего к ней Гудовича.
– Его Величество спрашивает вас, почему вы не встали, как все гости? – тихо произносит бледный и испуганный Гудович, он от испуга вдруг слегка заикается.
Вопрос настолько странен и непонятен, что Екатерина смотрит в сторону мужа, а потом переводит взгляд на адъютанта:
– Передайте Его Величеству, что я не должна вставать. Так как принадлежу императорской семье почти семнадцать лет.
Гудович удаляется. За столом, кто с нею сидит рядом, застывают с каменными лицами. Екатерина ощущает их напряжение и… молчаливую поддержку.
На другом конце стола Петр гордо стоит, он, выслушав Гудовича, раздраженно ему отвечает, причем говорит что-то нехорошее, гадкое, оно вызывает легкий шум и шевеление замерших гостей, что продолжают стоять.
Теперь Гудович то бежит к Екатерине, то останавливается, наконец, он подходит к ней и застывает, не смея передать слова государя.
Екатерина улыбается, пытаясь догадаться, что же такое сказал супруг. Гудович молчит, медленно багровеет, пытается поправить ворот мундира. И тут раздается голос Петра Федоровича, потерявшего терпение:
– Дура! Мадам, вы сумасшедшая!
Слова и смысл их звучат как пощечина.
Екатерина вспыхивает. Кружево на белой скатерти изодрано в клочья.
– К императорской фамилии принадлежу только я и мои дядья – принцы Гольштейнские!
Слезы сами закапали, быстро-быстро, мелкие горошинки упали на подол и исчезли в богатой вышивке платья.
– Прошу вас, господа, расскажите что-нибудь веселое, –
Наконец Екатерина смогла взять себя в руки и высушить слезы. Впервые чужие взгляды ей не в тягость, они излучают участие, обеспокоенность – ее незаслуженно оскорбили и унизили. Она поняла: сейчас, в присутствии дипломатов и принцев, знатных дворян, Петр Федорович отрекся от нее.
Она теперь никто.
Едва выдержав окончание обеда, Екатерина медленно направилась к себе. Поплакать. Подумать. Принять решение и действовать.
Странный четкий шаг за своей спиной она услышала сразу, обернулась и обомлела – шел отряд гвардейцев. Старший взял на караул, замялся сначала, но потом, вместо четкого изложения, прошептал:
– Матушка-государыня, простите нас… Государь велел вас арестовать… Мы постоим у ваших дверей…
«О Господи, помилуй! Арест!!!» – Екатерина ничего не ответила, вошла к себе и плотно прикрыла двери.
– Катя! – громко позвала она Шаргородскую, та от неожиданности испуганно вскочила с кресла. – Меня арестовали! Срочно, попробуй выйти и сообщи об этом… Сейчас на карауле стоят нормальные гвардейцы. Поспешай, пока не сменили их голштинцами!
Шаргородская без лишних вопросов, как была, бросилась к выходу, ей действительно удалось выйти из покоев Екатерины и уйти из дворца. Вернулась она к ночи, когда караул несли голштинцы, но ее пропустили.
– Передала, как просили. За дверью голштинцы.
Екатерина кивнула. Разговаривать совершенно не хотелось. Скандал и арест подвел ту самую черту, после которой нет возврата.
«Я проиграла? Но ведь арест произошел всего несколько часов назад. Интересно, что за всем этим последует: крепость, монастырь? Странно, почему на душе у меня так спокойно?»
За дверью послышался шум, Екатерина повернула голову к выходу из покоев. Шаргородская выпорхнула из гардеробной. Женщины переглянулись.
В распахнутые двери вошел Петр Федорович с дядьями-принцами. Следом на пороге появился князь Трубецкой, но дядя Георг придержал его за локоть и что-то шепнул на ухо, после чего тот поджал оскорбленно губы, развернулся на каблуках и вышел. Двери за ним закрыл караул.
– Я подумал, что разговор семейный, итак мы с Питером тут лишние – вмешиваться в отношения мужа и жены – плохое дело, господа, – миролюбиво проговорил дядя Георг.
– Как видите, не получается ни тихо, ни скромно, – развел руками Петр Федорович. – Екатерина Алексеевна не считает нужным поддерживать меня, она вмешивается во все вопросы! Я вынужден был посадить ее под арест, пока не поздно!
– Ваше Величество, но не настолько велика причина, чтобы так расстраивать Екатерину Алексеевну! – примиряюще произнес принц Георг.
Екатерина глубоко вздохнула, что и говорить, приход гостей в таком составе ее позабавил. Надеяться на разумность супруга она не собиралась, при дядюшках высказать супругу все, что думает о нем и его поведении, ей не дадут, а без выяснения отношений – это просто очередной спектакль. Может быть, в конце объявят о ее дальнейшей судьбе?
– Ну-у-у помиритесь, Ваше Императорское Высочество, и вы, государь! – повернулся поочередно к обоим супругам принц Петр Август, которого лишили возможности спокойно приговорить кувшин с французским вином, который он предусмотрительно придержал напротив своей тарелки.