Юность Карла
Шрифт:
«Вот оно, — подумал Карл, — свободный франк, крестьянин, прислуживает швабу. Теперь понятна его неуклюжесть, он только пахать и умеет».
И заорал, поднимаясь:
— Так ты, швабская свинья, держишь у себя в услужении свободного франка?
— За долги, господин, за долги… все выплатил… виллик сам привел… — бормотал не на шутку струсивший, побледневший хозяин.
— А рожа почему такая?
— Не знаю, господин, не знаю. — Шваб побледнел еще больше. — Клянусь Господом нашим, не я, не я, — понес какую-то чушь окончательно перетрусивший хозяин.
— Откуда это? — Палец Карла вытянулся в сторону рыжего слуги, указуя на отсутствующий кончик носа.
Тот успел прийти в себя, как-то заискивающе улыбнулся, но ответил правильным, грамотным языком:
— Сражался, господин, в Аквитании, под знаменами короля Пипина. Да вот не повезло. Нос потерял, да ногу падавший конь покалечил. Не успел отпрыгнуть, как его туша меня придавила.
— Так ты воин? А говорят, крестьянствовал?
— Крестьянин-воин, господин. Если надо было нашему славному королю, упокой Господи его душу, прижать заносчивых аквитанцев, так отчего же не повоевать?
— Как зовут?
— Как родители назвали, не знаю. Младенцем мать и отца потерял в междоусобице баронской, а кликали Шмуклином.
За столами так и покатились со смеху, но Карл бросил на левдов грозный взгляд, хотя и сам еле сдержал улыбку, и те умолкли.
— Виллик же прозвал Редруфом, так и хозяин кличет, — не обратив внимания на смех, продолжил рыжий слуга.
Карл непонимающе посмотрел на шваба, но тот лишь трясся и продолжал нести околесицу:
— Не я… Виллик привел… Прозвал…
— Ольвед, Оврар, — голос Карла не предвещал ничего хорошего, — утром отправитесь в Геристаль, разберетесь, почему Асприн наших крестьян доводит до разорения. Если сочтете нужным — вздернете нерадивого. Потом догоните нас. А ты, шваб…
Но юный девичий голос перебил Карла:
— Пощади отца, государь. — И девчушка, догадавшаяся, кто их гость, бросилась на колени.
Хозяин, услышавший, какая участь уготована виллику и начавший наконец понимать, кто перед ним, молча рухнул рядом.
Только сейчас Карл обратил внимание на прислуживавшую ему юную швабку.
«Красавица», — мысленно оценил он девичьи прелести.
Перед ним на мгновение мелькнул образ Химильтруды и тут же пропал.
— Ладно, встаньте. В конце концов, большой вины вашей тут нет. — Голос Карла зазвучал спокойно. — Но завтра же вернешь свободу Редруфу-Шмуклину. А ты, малый, — Карл повернулся к так и стоявшему с охапкой плащей в руках рыжему слуге, — вернешься на свой надел. Ольвед проследит. И чтоб работал без лени.
Тот лишь молча кивнул, снова в растерянности моргая глазами.
— Да отнеси ты наконец сушить наши плащи, — снова взорвался Карл.
— Все сделаю, государь, все сделаю, — прорезался голос ожившего шваба, — но виллик Асприн… сам привел… все заплатил…
— Хватит нести чушь, у тебя только деньги на уме. Вот возьми. — И с этими словами Карл бросил хозяину кошель с парой десятков денариев.
От очага неожиданно потянуло горелым.
— Да ты, собака, жаркое сжег. Самого поджарю! — вскричал Карл, но глаза его уже смеялись.
Хозяин подскочил как ужаленный и бросился переворачивать вертелы. За столами раздался дружный хохот.
— Как тебя зовут, красавица? — заговорил Карл тем голосом, который так часто зачаровывал молодых жеманниц, левой рукой приподнимая красиво склоненную голову девушки и заглядывая в смущенно потупившиеся карие глаза.
— Ирмингарда, государь.
— Красивое имя. После ужина ты покажешь мою комнату и зажжешь в ней свечи.
— Да, государь.
Утром, после бурно проведенной ночи в объятиях золотоволосой полногрудой швабки, Карл продолжил путь. Но сейчас он уже не нахлестывал коня, хотя оставался по-прежнему молчалив и мыслями витал далеко и от Дюрена с оставшейся там Химильтрудой, и от матушки с вечными планами и проблемами.
3
Дня через три, ранним погожим утром, Карл в сопровождении Харольда — Ольвед и Оврар еще не прибыли — и нескольких левдов выехал из ворот заново отстраивающегося и приукрашивающегося Валансьена и поскакал на запад. Заливистые голоса гончих, радующихся предстоящей охоте, и шуршание опавших листьев под копытами лошадей сопровождали эту маленькую группу всадников.
Вообще-то Карл собирался поохотиться на оленей в одиночестве, но вчерашним вечером местный лесничий рассказал о появившемся в окрестностях гигантском зубре, и Карл, тут же загоревшийся идеей охоты на этого опасного зверя, решил захватить с собой несколько человек — на всякий случай. Зубр — это не какой-то вам беззащитный олень и даже не кабан. А тем более такой громадный, если верить рассказчику.
На этот раз Карл вооружился не только луком, но и шестифутовым копьем, железный наконечник которого был насажен на крепкое ясеневое древко. Сбоку на поясе висел привычный Карлу обоюдоострый длинный кинжал. Копьем Карл с детства владел не очень уверенно, предпочитая легкие метательные дротики — ангоны, но в предстоящем поединке со столь грозным противником оно явно становилось нелишним. Впрочем, Карл не собирался отказываться и от иной попавшейся на глаза добычи.
Около часа всадники медленно двигались берегом реки, но вот собачья свора буквально наткнулась в прибрежных кустах на целое кабанье семейство. С визгом, злобным хрюканьем, так и не закончив водопоя, кабаны рванулись прочь, продираясь сквозь заросли ракитника и подминая на своем пути молодую поросль. Забирая левее и уходя все дальше от реки, свиньи ломились, не разбирая дороги. Следом неслись собаки, далеко выбрасывая вперед длинные лапы и как бы стелясь над землей. За ними, взяв резко в галоп, скакали Карл, Харольд и трое левдов. Не было обычного свиста, улюлюканья. Всадники неслись молча, и лишь дробный перестук копыт сопровождал эту бешеную скачку. Когда кабанье семейство разделилось, рванув каждый в свою сторону, разделилась и свора. Карл взял еще левее и устремился за матерым вожаком стада. Ни Харольд, ни другие охотники, скрытые деревьями и кустарником, этого не видели.
Погоня длилась уже долго. Поляны и полянки сменяли друг друга, пролетая под копытами резвого жеребца, а в следующий миг Карл уже продирался сквозь колючий кустарник.
Он выехал на эту охоту на молодом рыжей масти берберийце, но даже эта быстроногая, выносливая лошадь через полчаса такой скачки стала сдавать, и вскоре Карл не только потерял кабана и преследующую его собаку из виду, но и перестал слышать ее лай. Кабан уходил все дальше, забираясь в такие дебри, что преследование становилось невозможным.