Юность Карла
Шрифт:
— Ага… — В глазах Ранульфа на удивление быстро мелькнуло понимание. — Помощник по скорейшей отправке кое-кого на тот свет?
Ганелон усмехнулся:
— Скажем, так.
— Тебе везет. Есть у меня один умелец. Он баск. Я спас ему жизнь, и теперь он предан мне как пес.
— Вы кому-то спасли жизнь, барон?
— Так уж получилось, — хмуро буркнул Ранульф и, повысив голос, крикнул: — Эгремона ко мне! Он не слишком великий вояка, но зато знает толк в разных лекарствах и, говорят, помогал некоторым выкарабкаться с того света. Правда, перед этим он сам туда их и определял. — И барон громогласно захохотал. — Короче, этот плут так зарабатывал себе на жизнь. Сначала подсыпал чего надо тому, кто побогаче, а когда тот уже готов был протянуть ноги, Эгремон за кошель с денариями вытаскивал его с того света, давая ему противоядие от собственного зелья.
— Достойный человек, — усмехнулся Ганелон. — В таком случае я одолжил бы у тебя его на более длительный срок.
— Договорились!
В зал вошел чернявый, небольшого роста человечек лет сорока и замер перед бароном. С изрытого крупными оспинами лица на Ганелона глянули угольки-глаза, и тут же их взгляд переметнулся на Ранульфа.
— Эгремон. — Голос барона раскатился по залу.
— Не так громко, не так громко, Ранульф. Не стоит знать остальным слугам, о чем мы говорим, — торопливо бросил Ганелон.
— Ты отправляешься с этим сеньором, — барон заговорил потише, — и будешь верно служить ему, а тем самым и мне.
Человечек снова бросил короткий взгляд на Ганелона.
«Словно оценил меня, — подумал тот. — Интересно, во сколько же?»
— Все, что бы ни приказывал тебе сеньор Ганелон, исполнять в точности, — продолжал тем временем говорить Ранульф. — Надеюсь, ты не забыл, что твоя жизнь в моих руках, а теперь еще и в руках этого сеньора. Я рассказал ему о твоих проделках. Если что… — И барон жестом изобразил виселицу. — Язык за зубами и послушание — лучший способ уберечь свою шею от веревки. Ты когда уезжаешь, Ганелон?
— Завтра. Я не хочу сейчас надолго пропадать из Дюрена.
— Так вот, Эгремон, чтобы утром ты был готов выехать. Да захвати с собой свои травки, могут понадобиться. — И барон расхохотался.
На лице баска отразилась легкая усмешка и тут же пропала. Он поклонился сначала Ранульфу, затем Ганелону и повернулся к двери.
— Постой, Эгремон. И как же ты оценил меня? Я ведь заметил твой взгляд, — спросил Ганелон.
Вопрос застиг баска врасплох. Он вздрогнул, но быстро взял себя в руки и, обернувшись, бросил:
— Вы наблюдательны, сеньор. И умны. Поэтому надеюсь, что известно двоим, не станет известно третьему. — И, поклонившись еще раз, баск исчез за дверью.
— Вот плут, — рявкнул Ранульф. — Что это он там бормотал: двоим, троим?
— Тише, барон, тише. Он сказал, что тайна, известная троим, уже не тайна. Могу тебя поздравить: ты сделал ценное приобретение. Эта чернявая скотина умна, и теперь главное, чтобы оказалась еще и предана своему господину.
— Говорю тебе, он предан мне как собака, ведь его жизнь целиком в моих руках.
— Ладно, ладно, барон, успокойтесь. А сейчас пора бы и отдохнуть. Как подумаю, что с утра опять тащиться по холоду полтораста лье до Дюрена… — И Ганелон поежился, не закончив фразу.
Двое заговорщиков разошлись по спальням, а в камине еще долго продолжал биться и гудеть огонь, выбрасывая длинные языки, словно хотел поведать об услышанном. Но вот угас и он. Тьма и тишина окутали замок Морт, и лишь блеклая любопытная луна заглядывала в окна, ощупывала своими лучами лица спящих, но так ничего и не смогла выведать.
Глава вторая
Миссия Бертрады
1
После праздника Мартовских полей, в конце апреля 770 года, Карл собрал сейм в Вормсе. Референдарий Вудруск и глава вормского пфальца граф Нантей с ног сбились, размещая прибывающих графов, баронов и епископов из Нейстрии и Австразии, Тюрингии и Аквитании и северных округов Фризии и Фландрии.
Как всегда, разгорелись страсти, доходившие порой до потасовок.
Карл и Бертрада только и успевали разбирать взаимные имущественные претензии самовольных баронов друг к другу. А главное, как всегда, встал вопрос: по каким законам судить? Издревле существовал свод установлений, известный как Салическая правда. Но австразийские бароны, аламанны да и другие желали разбора спорных вопросов по своим, местным законам.
Масла в огонь пылавших страстей подлило посольство Карломана, предъявившее Карлу претензии о захвате франкфуртским графом Гаттоном части земель в Австразии, входивших в долю наследства Карломана по разделу 768 года. На что вспыльчивый Карл не преминул напомнить посланцам своего братца о том, что Карломан фактически уклонился от проведения единой политики франков и не оказал никакой помощи в войне с Гунольдом Аквитанским. А в довершение еще и обвинил Карломана в потворстве герцогу Баварскому, мнящему себя почти королем.
Казалось, споры будут идти вечно.
Бертрада попыталась вмешаться и сгладить впечатление от речи Карла полной неприкрытой враждебности.
— Сын мой, Карл, ведь вы братья, и не лучше ли решить вопросы полюбовно, не оскорбляя друг друга. Тем более что твои обвинения голословны. Мне доподлинно известно, что твои упреки в адрес Карломана и Тассилона несправедливы. Какая муха тебя укусила?
Но Карл, что называется, встал на дыбы и отказался разговаривать с Ашером. Взбешенный граф, посланник Карломана, покинул сейм.
Страсти накалялись. А ведь предстояло еще разобрать дело Хруотланда, за которого Карл собирался драться насмерть. Здесь-то и случилось невероятное.
Неожиданно на сейм заявился барон Ранульф, и удивительно, но именно его появление помогло утихомирить и примирить многочисленных противников.
Принеся первым делом клятву верности своему королю, Ранульф, обычно не умевший связать между собой и десятка слов, закатил целую речь, объявив, что, вступив во владение наследством Двельфа, согласно законам Салической правды, он, разобравшись в многочисленных бумагах покойного, признает себя неправым.