Юность Куинджи
Шрифт:
Метрах в семидесяти от них, внизу, пересекая дорогу, двигались три приземистые вытянутые тени. Архип, не сбрасывая с плеч мешка, быстро присел и потянул за собою Настю.
— Тише… Эт-то волки, — проговорил он чуть слышно, подталкивая правой рукой девочку за свою спину.
Впереди, видимо, шла волчица, крупная, осторожная. Остальные звери были поменьше, должно подросшие за лето волчата, они покорно шествовали за матерью.
Тени хищников растаяли в ночной мгле. Архип встал на ноги.
— Переярки, — проговорил он. — Такие
— Могли бы разорвать нас, — сказала девочка и прильнула к Архипу, — Мне страшно.
— Не разорвали, не бойся, — ответил он спокойно. Добавил уже громко: — Отбились бы…
Он долго не мог уснуть. Закрывал глаза, и перед ним сразу вырастала огромная серая волчица со своим выводком. Они стояли на степной тропинке и не пускали Архипа с Настенькой домой. Девчонка вцепилась в его руку, дрожала и всхлипывала от страха.
— Не показывай виду, — сказал он. — На слабых всегда нападают, а вот сильных боятся. Гляди…
— Боюсь, — заикаясь, проговорила Настя. — Не бросай меня.
— Нет, я только разделаюсь с ними.
Он сжал кулаки, чуть наклонился вперед и вмиг почувствовал необыкновенный прилив силы. Ему показалось, что даже стал выше ростом и раздался в плечах. Что ему теперь волки! Он их сметет с дороги в два счета. Будет брать за загривок и отбрасывать далеко–далеко, до самого моря. Пусть знают, как пугать людей и особенно Настеньку. Она всем в Карасевке расскажет потом о его смелости и силе.
Потом Архип придет к яме, где измученные худые мужики делают замес. Он же несколько раз легко пройдет по замесу — и глина готова. Бери, делай кирпичи. Его начнут хвалить и благодарить. Но он пойдет дальше — разгонит всех жандармов, разорвет кандалы на руках отца и сына Карповых, а старосту Бибелли заставит дрожать и просить прощения у добрых плотников. И до самого главного он дойдет — прикажет богатым и бедным деньги из казны делить поровну. Тогда дядя Гарась купит себе самых лучших волов, братья Спиридон и Елевферий обзаведутся большим судном с парусом, начнут много ловить рыбы и хорошо заживут. Они купят Архипу самые лучшие краски и скажут:
— Рисуй на здоровье, братик наш. Ты сильный человек и заслужил уважение.
Мальчик не ощутил, когда его наивные мечты перешли в сновидение.
Архип не знал о разговоре Чабаненко со Спиридоном.
— У твоего братишки способности к рисованию. Его нужно определить в школу, — настаивал Сидор Никифорович.
— И так все стены измазал. Того и гляди за потолок примется, — недовольно проговорил Спиридон. —Он уже грамотнее меня. Пусть сапожному делу учится. На хлеб зарабатывает.
— То-то, что на хлеб, — возразил Чабаненко. — Загубить природный дар — раз плюнуть. А станет богомазом — деньгу большую зашибет. Ныне я по силе возможности помогать не прочь. Не бусурманского
— Ну, если так, — согласился Спиридон. — Пусть идет в городскую школу.
Предприимчивый Чабаненко, хотя и питал к Архипу добрые чувства, но не без корысти изъявил желание давать целковый в месяц на его учение. Наметанный глаз делового человека подсказывал ему, что из парня выйдет способный мастер живописи. Он пригреет его, поддержит и в будущем не станет нанимать чужих богомазов для росписи храмов и их реставрации. Они берут немалую копейку, а тут собственный появится.
Архипа удивила неожиданная доброта брата и ласковость его жены в последнее время. Золовка сшила ему холщовую сумку, а Спиридон самолично положил в нее две купленные тетрадки и грифельную доску с карандашом.
— От меня гостинец, — сказал он. — Старайся, брат. Грамотному легче в жизни.
В сентябрьское, по–летнему теплое утро жена Спиридона подала Архипу выстиранные накануне и выглажен–ные клетчатые штаны, красную рубаху и черный жилет, расшитый зелеными и синими крестиками на груди. Парнишка смутился, взглянул исподлобья на свою чистую одежду и неторопливо оделся.
На деревянном, до бела выскобленном столе уже стояла глиняная чашка с молоком, на ломте хлеба лежала брынза. Позавтракал он молча.
За порогом низкой хаты золовка поправила на Архипе холщовую сумку и тихо проговорила:
— Ну, с богом.
По своей улице он шел степенно, чуть покачиваясь на коротких ногах в кожаных чувяках. Спустился в лощину, отделявшую Карасевку от города, и с присвистом кинулся бежать по узкой тропе, пробитой среди пожухлой травы. Легкая сумка болталась за спиной, расстегнутый жилет и рубаха навыпуск топорщились парусом. Архипа словно подгоняла мысль о том, что в школе будут учить рисовать. А ради этого парнишка готов был мчаться хоть на край света.
Тропинка вывела Архипа на окраинную улицу Мариуполя. Дома здесь стояли вразнобой. Облезлые, с маленькими окошечками, они, как и в Карасевке, были покрыты красной полукруглой черепицей. Неровная длинная улица отлого подымалась вверх к центру города.
Впереди Архип увидел группку ребят, видимо, тоже направлявшихся в школу. Мимо него прошмыгнул мальчишка в белой рубашке и зеленом картузе. Он догнал друзей и что-то им сказал, показывая рукой в сторону Архипа. Ребята остановились и стали поджидать его.
Их было пятеро, они стояли на противоположной стороне канавы, пересекавшей улицу. Верховодил ими рыжеволосый веснушчатый парнишка Лет двенадцати. Он и обратился к Архипу:
— Эй, ты! Чего забрался на нашу улицу?
— Еще чего! — отозвался спокойно Куинджи.
— А ничего! Зачем трогаешь наших? Моего брата и Ваньку Карася побил.
— Я видел! — вдруг радостно выкрикнул худой нескладный мальчишка. — Ну и здорово дал им!
— Пусть не мучают кошек и собак, — сказал глухо Архип. — Им тоже больно, как и людям.