Юность Маркса
Шрифт:
Прошло несколько дней.
Генриха Маркса похоронили на кладбище под горой. Двери на Брюккенгассе снова плотно прикрылись.
Генриетта приискивала новую, поменьше, квартиру, вела долгие переговоры с нотариусом, ездила на свои виноградники. Она суетилась более всегдашнего, домашние дела теперь полностью перешли к ней.
Карл, собиравшийся обратно в Берлин, старался не расставаться со своей невестой. Их помолвку больше не держали в секрете, и всевидящие кумушки принуждены были отныне молча смотреть в щели жалюзи на неразлучных влюбленных. Возможные толки завистниц и злюк предотвращала Софи, сопутствовавшая подруге и брату в их прогулках за город.
Май
Очень скоро он понял истинное назначение кондитерской и вместе с Женни забавлялся своими наблюдениями. Экономные матери быстро превратили палисадник на Симеонсштрассе в местный рынок невест, и плата за пирожное и кофе со сливками была лишь замаскированной оплатой места смотрин и торга. Молодые и старые женихи, зазванные свахами и сватами, могли здесь осмотреть предлагаемых невест и обсудить выгоды брака. Это было сметное, тягостное и уродливое зрелище.
Из глубины садика Карл и Женни смотрели на перешептывающихся, жеманящихся людей. Глаза Карла щурились, как всегда, когда он напряженно думал или удивлялся, и под влиянием тех же чувств широко открывались и без того большие глаза Женни.
— Какой отвратительный мирок: зверинец! — говорила она.
— Трирские купчики торгуют дочерьми не хуже, чем свиньями и виноградом.
— Бедные девушки!
— Они этого не сознают.
— Но отвратительнее всех — свахи. Посмотри на эту толстую ведьму. Впрочем, ведьмы обязательно худы?
— Очевидно, необязательно: эта жирная.
Оба смеются. Карл нетерпеливо тянет к себе зонтик невесты и, отгородившись им, целует ее, несмотря на возражения. Вечером он возвращается с Римской улицы.
Ведь вот, казалось, обо всем переговорено — нет, всегда возвращается Карл с одним и тем же чувством неудовлетворенности, ощущением того, что чего-то самого важного для обоих даже и не коснулись. Как всегда, Женни оказалась еще более красива, умна, чем он доселе думал. Она была для него неисчерпаема, как сама любовь.
Но то, что Женни сказала ему сегодня, поставило его в тупик. «Прочитав твое письмо в ноябре, я решила засесть за Гегеля. Я хочу знать то, что знаешь ты, жить твоими интересами, понимать пути твоей мысли». Он был крайне удивлен и ничего не ответил. Зачем ей Гегель? Новая, не совсем понятная Женни была перед ним.
Нужно ли девушке, его будущей жене, знать философию? Карл не любил ученых зазнаек в юбках: он изредка встречал таких в Берлине у Бауэра. Но Женни! Ее ум был по-мужски глубок и серьезен, ее облик и поведение так женственны. Чудесное сочетание! Знание для нее — не орудие борьбы с ним. Это показалось Карлу восхитительным. И на все лады он повторял дорогое имя: Женни, Женнихен, Женхен…
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, к себе, Карл услыхал голоса в комнате матери. В приоткрытую дверь он увидел обтянутую шелком, тучную, выпуклую спину.
— Что же вы даете за ней?
— Наши дела так плохи, но все-таки я дам ей белье, наконец обстановку двух комнат.
— Маловато, госпожа Маркс. Доктора или юриста этим не соблазнишь. В наше время они хотят денег и только денег.
Это была сваха.
— Вон отсюда! — закричал юноша в одном из приступов неудержимой вспыльчивости, которая еще в детстве пугала Генриетту.
— Кого ты продаешь? — крикнул он матери, когда сваха в испуге ретировалась. Он едва совладал с собой. Нижняя губа его
Растерявшаяся мать ответила ему невнятно:
— Софи пли хотя бы другую. О боже, ведь наш дом полон старых дев…
Со времени жестокой размолвки с матерью Карл старался поменьше бывать дома. День отъезда приближался. Надвигалась новая длительная разлука с Женни. Оба страдали от ее приближения.
В доме Вестфаленов Карл находил отныне то, что навсегда со смертью отца потерял на Брюккенгассе.
С той поры как родители Женни согласились на брак дочери, Марксу открылся доступ в комнаты невесты. В несколько прыжков он взбирался на мезонин и, бережно постучав в крашеную дверь, проходил узким коридорчиком в маленький кабинетик девушки. Окна комнаты выходили в сад. Палевая кисея, ниспадавшая вдоль рам, подхваченная атласными лентами по обеим сторонам подоконника, золотила светлые доски пола. На небольшом инкрустированном секретере лежали книги между старыми саксонскими вазами с амурами и безделушками из камня, дерева, фарфора — подарками, привезенными часто отлучавшимся из дома Людвигом Вестфаленом. На всегда открытом рояле лежали ноты, начатое плетение, осыпались цветы.
С густо завешанных стен смотрели из овальных и круглых рам спесивые красавицы, красавцы, одетые и причесанные по моде по крайней мере двух минувших столетий. Это были отважные знатные предки: бабушки, деды, двоюродные тетки и дяди Женни. Всех их она знала по рассказам, передаваемым из рода в род, и всех их представила как-то Карлу.
— Это, — рассказывала девушка, — Арчибальд Аргайль-младший. Он провел мрачное детство в одном из поместий отца в шотландской глуши. Его отец был соратником Кромвеля и мечтал воспитать в сыне дух полководца пуританских армий. Но революция погибла. Да и юноша мало был пригоден для осуществления честолюбивых желаний отца. Посмотри на его рот, на мягкий овал… Художник угадал в нем сластолюбца и безвольного аристократа. Карл Второй подписал старшему Аргайлю смертный приговор и конфисковал его земли. Арчибальд, младший, остался сиротой. Пресыщенный молитвами и шотландской скукой, он отправился в Лондон, где с облегчением сменил пуританское черное платье на вышитый пестрый камзол, в который рядилась челядь восстановленного на троне Стюарта. Он поддался на заигрывания двора и, прельстившись богатством, которое обещал вернуть ему король, присягнул на верность английской короне. Двадцать лет после своего предательства маркиз Аргайль жил в праздности в английской столице. Он славился мотовством, пьянством, дуэлями и многочисленными приключениями в далеких путешествиях.
— Чем же кончил твой предок? — заинтересовавшись, спросил Карл.
— Он кончил грустно, как и следовало ожидать… А казалось, баловню двора была обеспечена спокойная смерть в кругу семьи, на ложе под парчовым балдахином. Однако в тысяча шестьсот восемьдесят первом году Аргайль навлек на себя немилость герцога Йоркского. Его оклеветали, суд приговорил его к смерти.
— Отважный авантюрист!
— Друзья, однако, помогли ему бежать. С той поры беспечный характер и поведение Арчибальда переменились. Он стал скрытен и религиозен, остриг кудри, облачился в темное, почти монашеское платье, на поясе которого висела все же шпага. Когда Иаков Второй разрешил ему вернуться, Аргайль, миновав Лондон, высадился в Эдинбурге, где скоро возглавил антиправительственный заговор. Шотландские мятежники признали в сыне воскресшего отца, имя которого все еще служило символом восстании. Во время войны с Англией Аргайль слыл доблестным полководцем, но победить могущественного соседа Шотландия не могла. Арчибальд был взят в плен и казнен в тысяча шестьсот восемьдесят пятом году на Эдинбургской площади.