Юность Моисея
Шрифт:
Подумай, куда ты направляешься, и может ли это послужить тебе в мирской жизни. Добровольно подчиняясь опасностям, ты можешь погубить жизнь, бесславно погибнуть. Во имя чего? Кому это нужно? И нужно ли тебе? Вопросов много, но ни на один из них пока ещё нет правильного ответа.
Ты пока ещё молод, о Хозарсиф. Если твоими чувствами и разумом владеет юношеское упрямство, или слепое подчинение воле матери, то не стоит под ноги человеческим страстям бросать самое ценное, что ты имеешь — жизнь. Любой человек в нашем мире живёт, всегда обдумывая дорогу к возможному отступлению, возвращению на круги своя. У тебя есть ещё время подумать, но если дверь за тобой закроется, отступление
Сказав это, жрец подошёл к одной из статуй, стоящих чуть в стороне, и растворился в ней, будто гипсовая статуя бога Тота служила дверью. Хозарсиф не мог поверить своим глазам, потому что исчезновение жреца не умещалось в сознании. В храме было не очень светло, но исчезнувшая на глазах человеческая фигура заставляла кое о чём задуматься. Мальчик не удержался и подошёл к статуе бога, где исчез жрец, но ни дверей в стенах, ни каких-то других неприметных входов обнаружено не было. Ведь не растворился же Мембра в воздухе?! Не вошёл же он в тело статуи бога Тота? Хотя он недаром был Верховным жрецом, а таким боги даруют иную силу.
Юноша вернулся на место, постоял некоторое время неподвижно перед Исидой, пытаясь взять себя в руки. Множество мыслей роилось в его голове в эти минуты, но ничего даже хоть немного похожего на желание отступиться не просочилось. Наоборот, душу терзали мысли о том, что его ожидает за дверью? И, если что-то окажется не так, то вступивший на путь посвящения готов был пожертвовать собой ради богини, ради знаний тайны божественной истины. Ведь Исида являлась покровительницей матери, дала ей настоящую веру. А, может, вера была пожалована именно для сына сестры Рамсеса Великого, то есть для самого Хозарсифа? Ведь недаром же и мать, и жрец Отой с детства твердили мальчику об избранности, о том, что он вовсе не такой как все. Но стоит ли отказываться от уже полученного?
Что, значит, принести душу свою в жертву? Принести ради познания ступени к Свету, к Истине? Ради постижения таинств самой богини? От такого выбора никогда никто не откажется, тем более, что каждому выбор приходится сделать только один раз. Но ошибку никогда нельзя будет исправить! Здесь никогда и ничего не исправляется! И тут вдруг, ни с того, ни с сего, в голове, как посланец богов, пронеслась мысль:
«Когда душа опустошается, религия становится идолопоклоннической. Когда мысль склоняется к материальному, духовный рост прекращается».
Подгоняемый этим божественным откровением, как плетью, Хозарсиф поклонился богине, обошёл её с левой стороны и подступил к спрятанной за спиной статуи бронзовой двери. Тут же из-за чёрной и красной колонн появились неокары, [21] будто поджидавшие неофита, и тоже появившиеся ниоткуда.
Один вручил ему маленькую зажжённую лампу, второй — полотняный сударит. [22] Затем оба открыли пред неофитом бронзовые створки, с нанесёнными на них красной краской иероглифами, и застыли, словно копируя стоящие позади в зале каменные статуи.
21
Неокар — сопровождающий в посвящении жрец.
22
Сударит — полотняная накидка на голову. Чаще для умерших.
Хозарсиф без колебания вступил в открывшийся пред ним коридор, только чуть-чуть непроизвольно содрогнулся, когда сзади захлопнулась пропустившая его дверь. Холодок, пробежавший по спине, являлся прощанием
Все сомнения, даже если они существовали, остались там, за дверью, в далёком прошлом. Как человек не может вернуть прожитые годы, чтобы что-то исправить, начать жизнь сначала, или как-то по-другому поступить, так не может вернуть то самое промелькнувшее мгновенье, когда отступление ещё было так возможно, так близко! Мальчик чувствовал, что превращается сейчас в сфинкса, потерявшего в полёте над Каиром крылья, хотя до недавнего времени всё казалось разрешимым. Он ощущал себя безраздельным владельцем этого мгновения, вечным хозяином прошлого и будущего, но всё невозвратно исчезло, испарилось. И юноша почувствовал, что он сейчас не владеет никакой властью даже над собой. Ощущение выглядело жутким, но расслабляться не стоило.
Вдруг под стенами прорубленного в скале коридора раздался то ли чей-то шёпот, то ли пещерный сквозняк пропел свою песню, казавшуюся гимном славы неофиту, напоминавшим одновременно печаль похоронного прощания, которое познаёт каждый человек только один раз в жизни. Слова неожиданно начинали звучать громче, накатываясь невидимыми волнами, ударяясь в стены, раскатываясь полновесным эхом подземелья, становясь всеблагим воплем, то вдруг опять звучали, как слабый предыдущий отзвук давно ушедшего в небытиё прошлого:
«Здесь погибают безумные, которые жадно восхотели знания и власти». [23]
Эхо, продолжая неустанно отскакивать от стен, поражало неофита своей силой и невозможностью звучания в узком проходе, прорубленном в девственной базальтовой скале. Откуда же эхо доносится? Ведь сквозь скалу не может проникнуть ни свет, ни звук, разве что только свободная мысль? Но всё же необходимо было идти.
Слабый огонёк плошки в руке Хозарсифа не мог ничего высветить или выхватить из лап пещерной темноты. Единственное, что мальчик понял — коридор с каждым шагом сужался со всех сторон. Вскоре даже пришлось просто согнуться. В этой свалившейся на голову чёрной непроходимости был только один путь, потому что назад развернуться уже стало невозможно. Даже здешний пещерный воздух намного уменьшился, и с каждым шагом дышать становилось всё трудней.
23
Заимствованно из подлинных источников.
Коридор настолько сузился, что приходилось продвигаться уже на четвереньках, а чуть дальше вообще только ползком. Протискиваясь в каменное горло, Хозарсиф ясно понимал, что назад не вылезти даже физически. А, если попытаться, то скальный потолок, который казался в этой непроходимости чуть ли не пластиной горного пресса, может без проблем сдавить, расплющить испугавшегося.
Наконец, когда гибель отчаявшемуся неофиту представлялась уже совсем неизбежной, впереди почувствовалось расширение коридора, а вместе с этим возвращение живительного воздуха и запаха подземного холода. По пути протискиванья ползком по пещерной щели, юноша напрягался всеми частями ещё живого тела. Его старания всё же увенчались успехом. Оставляя на скальной породе куски туники и даже кожи, Хозарсиф оказался всё же в наиболее широком гроте. Наконец-то, заключение в скалах кончилось.