Юрьев день
Шрифт:
— А ты ответишь? — улыбнулся Мамонт.
— Нет, — сказал я, не улыбаясь и не ведясь на эту его улыбку. — Мне нечего ответить: просто смог. И всё.
— Что ж, — пожал плечами он. — Бывают в жизни и более чудные вещи. Смог, так смог. Главное, ведь, это же ты сам смог? Не было никаких помощников? Никого, кому бы ты оказался этим обязан? Кого-то, кто… — вроде бы и доброжелательно, и легко, и как о чём-то малозначащем спросил он, но глаза-то его были, при этом, очень внимательными.
— Кто слил мне информацию и заплатил? — прямо встретил его взгляд я. — Нет. Не было. Я
— Её допросили, — ответил Мамонт. — Мы допросили, а не Имперцы. В их присутствии, конечно, но без… пристрастия, если ты об этом. Там хватило двух штатных Разумников. Одного Имперского, одного нашего. Ни она, ни её отец, который непосредственно давал указание по открытию твоего счёта, ничего не знают. У них были, естественно, свои мотивы для этого действия, — говорил Борис Аркадьевич, пока мы шли с ним к кухне. — Но они… так скажем, ненаказуемые. Не буду тебе рассказывать, думаю, ты и сам их прекрасно понимаешь, иначе бы и не стал обращаться.
— Догадываюсь, — кивнул я. Мы как раз пришли. Место было мне знакомое, так же, как и люди, которые здесь работали. Так что, я сразу, без лишних вопросов, полез за фруктами. Достал апельсины, морковь, яблоки и потащил к соковыжималке. — А со мной Разумник не справился…
— Не справился, — улыбнулся Борис Аркадьевич. — Это, кстати, именно его ты так ловко вырубил в камере.
— Хлипковатый он какой-то, — не удержался от замечания.
— Он не ожидал, просто. Нервничал из-за присутствия Петра Андреевича, вот покров и не задействовал.
— Хрен с ним, — поморщился. — Со мной то что? Вы так и не сказали, Борис Аркадьевич? Куда я теперь? Что я теперь? «Домашний арест» или что?
— Ничего, — пожал плечами Мамон с доброй улыбкой. — У Князя к тебе вопросов нет. Семёнову и Маверика Имперцы взяли, Паладин, который Костю караулил, убит. Ты свободен, Юр.
— Свободен? — даже обернулся я, оставив апельсины, которые резал, в покое. — Совсем?
— Ну… из города только не уезжай, пока. А так — да.
— Свободен… — остекленев взглядом, повторил за ним я.
— Ну, школу-то тоже никто не отменял, — добавил он. — У нас, в Империи, вообще-то «Всеобуч», не забывай.
— Школу… — дёрнулся и нахмурился я. — Школу, значит… — опустил на место апельсины, за которые снова уже взялся. — А сколько я отсутствовал?
— Девятнадцать дней, — ответил Мамонт. — Постараться придётся, чтобы одноклассников догнать.
— То есть, я действительно, могу просто идти? — уточнил я. — Вот, прямо сейчас?
— Иди, — пожал плечами Борис Аркадьевич.
— В свою квартиру?
— В свою квартиру, — улыбнулся он.
— Ну, я пошёл? — обтерев руки полотенцем, спросил я.
— Иди, — снова пожал плечами он.
— Я пошёл, — положил полотенце на стол и направился к дверям, но приостановился и повернул голову к Мамонту я.
— Иди, — ещё веселее улыбнулся он. Потом добавил. — Даже не переоденешься?
Я опустил глаза на те арестантские тряпки, в которых до сих пор находился, и к которым успел так привыкнуть, что уже не замечал их, и чертыхнулся. Майка, штаны, «чешки», а на улице октябрь месяц. Совсем я что-то «опросветлелся» за эти дни…
В итоге, домой я попал только через час с лишним. Пока душ в своих апартаментах принял, пока переоделся, пока пакет фруктов на кухне набрал, чтобы в магазин идти не надо было — хоть как-то принаглеть, раз уж всё так странно разворачивается. Пока машина, вызванная Мамонтом подъехала, пока мы с ним до моего дома доехали…
Да — он доехал со мной. Там же в машине, он мне мой смартфон отдал. И, вроде бы, даже не новый, а тот самый, с каким я с того моста нырял. По крайней мере, все потёртости и мелкие царапинки соответствовали.
Получив аппарат в руки, я с некоторой внутренней дрожью, поспешил включить его и зайти в своё банковское приложение — узнать, сколько же мне оставили на жизнь денег, было, извините за тавтологию, жизненно важно. Я ведь в биржу, крипту и казино со ставками, весь свой имевшийся капитал вложил. До последней копейки. А до выплаты «содержания» ещё больше недели, которую как-то протянуть надо.
Зашёл, открыл и замер в непонимании, глядя на высветившиеся цифры.
— Но… Борис Аркадьевич, как же?.. Разве их не конфисковали? — повернулся я к Мамонту, который спокойно сидел на сидении рядом со мной.
— С чего вдруг? — удивился он. — Это же твои деньги. Ведь это же ты сам их заработал?
— Сам, — кивнул я, вернувшись к разглядыванию шокирующего количества значимых разрядов в сумме на своём банковском счету. — Но расследование…
— А что расследование? Расследование закончено. Виновные найдены. Дело закрыто.
— И я… могу ими пользоваться?
— Конечно. Это же твои деньги.
— Спасибо, — заторможенно кивнул я. Помолчал ещё несколько секунд, затем открыл дверь машины и вышел, не переставая смотреть на кран телефона. Потом так же сомнамбулически двинулся к дому.
— Юр! — прострелил меня вроде бы не громкий оклик Мамонта. Я замер и деревянно повернулся.
— Пакет-то забыл, — с улыбкой на лице, выглядывал он из машины и держал в руке оставленный мной пакет с фруктами.
Глава 17
Выход из длительного голодания — процесс долгий, противный и сложный. Не стану его описывать подробно. Скажу лишь, что до крайности рад тому, что удалось заняться им одному, в своей квартире, без лишних глаз и ушей. Камеры, «жучки» и штатных наблюдателей за стеной в расчёт не берём. Они — за стеной. Они ко мне не лезут и своими обеспокоенными рожами меня не нервируют. Не мешают «в ручном режиме» запускать в работу много дней стоявший кишечник и связанные с ним другие системы организма. Процесс, повторюсь, неприятный. И нелицеприятный. То есть, в нем не только участвовать, но и наблюдать за ним — такое себе занятие. На любителя.