Юрей теу
Шрифт:
И если вы видите человека, который взял в руки оружие пошел на войну, знайте, что он боиться смерти больше чем его жертвы. Но его нельзя осудить за то, что он рано или поздно кого-то убьет. Он орудие в руках Бога!
Тот, кто посвятил свою жизнь любви, достоин уважения, но не больше чем тот, кто положил ее на алтарь уничтожения себе подобных.
Все в мире уравновешено. Одни поклоняются Дионису и Венере и делают карьеру в порно-индустрии. Другие убивают проституток и вырезают целые деревни, населенные половозрелыми женщинами и детьми. Их бог Марс.
Если ты не согласен с позицией Творца и главного Мучителя, ты можешь нажать кнопку «стоп». И Бог тебя не осудит. В отличие от орущей религиозной клики, лишившейся в твоем лице потенциального раба для осуществления своих бесплодных идей. Ведь если каждый, возненавидев в одно прекрасное утро жизнь, убьет себя, за счет кого будут тогда самоутвеждаться эти бездельники рясах? В таком случае им придется делать то, что у них получается лучше всего, а именно, хоронить трупов!
Какая разница Богу, как сдохнет его дитя? Убив себя, ты облегчишь задачу солдату и побережешь пулю, отлитую из крови матери Земли. Бог каждого своего ребенка одинаково одарил цепями жизни и тягой к смерти и если его ребенок желает настоящей свободы, то он может воспользоваться ею, сняв с себя оковы плоти и воспарив в небеса.
— …Умеете вы вдохнуть веру в человека, Алиен!
— Вера ослепляет и отдаляет от истины. Я говорю вам истину!
— Как сложилась ваша судьба после армии?
— После армии?…После армии я плюнул на все и уехал в Японии. Там я поселился в Киото и устроился работать помощником директора в английскую фармацевтическую компанию. А уже через год я стал ее полноправным владельцем. Япония мне сразу понравилась. Я полюбил ее жителей. Полюбил их обычаи. Их пищу. Их культуру. Природу этой островной страны. Японский язык считается довольно сложным. Но мне повезло, я встретил хороших учителей и уже через два года стал хорошо понимать, о чем говорят японцы.
— Фушиги и Хэншин?
— Что?
— Фушиги и Хэншин обучали вас японскому языку?
— Вы очень наблюдательны, Петти.
— Об этом было нетрудно догадаться.
— Они хорошие ребята и я многим им обязан.
— А откуда вы узнали о Жаке Лурье?
— От них и узнал. Фушиги интересовался историей синтоизма и буддизма, а Хэншин фанатично увлечен древними мифами и различной аномальщиной. Мы нашли друг друга. В моем лице они нашли верного друга и специалиста по религиозной философии. Они же, в свою очередь, приоткрыли мне дверь в японскую культуру и в некотором роде стали моими единомышленниками.
— Как вам удалось раскрасить этих блестящих «няшек» в цвет пессимизма, Алиен? — Разве я что-то говорил о пессимизме, Петти?
— А о чем вы говорили?
— Я говорил о любви и жизни, Петти. О любви и жизни! О любви к человеку и о любви к жизни!
— …Как вы думаете, Алиен, что нас ожидает завтра?
— Завтра? Завтра нас ожидает свобода!
— Вы шутите или говорите серьезно?
— Я всегда говорю серьезно, даже если кому-то кажется, что я смеюсь.
— Мне хочется вам верить, Алиен.
— Так что вам мешает это делать, Петти?
— Ничего.
— Вот видите!
Солнце устало клонилось к горизонту, сшибая плоскими лучами цветущие головы полевых цветов. И бог озера Лямонд, недовольный наступлением темноты, ворча, плюнул в небо стайкой серебряных рыб. Оскорбленное небо, налившись гневом багрового заката, ударило тугой струей ветра по взлохмаченной бороде водяного. И взметнув водяной столб брызг, напуганный проказник, затаился под подошвой подводной скалы, сожалея о своей мелкой подлости. Теперь, после содеянного им, небо будет всю неделю морщить угрюмо лоб и тыкать в его мокрую плоть раскаленными иглами молний. И пока солнце не вернется на небосвод, загнанный в ночь водяной будет жаловаться на свои беды бледной равнодушной Луне.
— Становиться холодно. Пора возвращаться в мотель, — глядя на посеревший, словно у покойника лик неба, произнес бывший раввин, а ныне просветленный посланник Бога.
— Да, я тоже хотела об этом сказать, — поднимаясь с земли, согласно кивнула Петти.
— Эй, Фушиги, Хэншин спускайтесь вниз. Нам пора домой! — задрав вверх голову, громко крикнул Алиен.
— Еросику, Ками-сама! — откликнулись сверху японские «летчики».
— Мацу, накама! — указав пальцем на сонное солнце, добавил Алиен.
— Эй, Родриго… Виджэй… Арнфрид, где вы? — не заметив никого на берегу, беспокойно заметалась по поляне Петти.
В этот момент за ее спиной раздался громкий сигнал клаксона и дружный хор знакомых голосов:
— Мы утонули, Петти. Езжайте без нас!
— Ах вы, негодники, как вы могли пройти мимо нас? — разглядев торчащие из автобуса знакомые лица, обрадовано выдохнула Петти.
— Ну вот, кажется, все нашлись, — взяв Петти за руку, улыбнулся посланник Бога.
— С вами, что не так, Алиен? — заметив тень грусти на его губах, как бы невзначай спросила Петти.
— Мне почему-то не хочется уходить отсюда, Петти, — с ностальгией в голосе вздохнул Алиен.
— У меня такое ощущение, что мы прощаемся с этим днем, — неуверенно посмотрела Петти в его темно-карие глаза.
— Вы правы, это напоминает прощание. Хорошо, что вы сказали это, Петти.
— Я поняла вас, Алиен, — понуро склонив голову, прошептала Петти и, вырвав свою руку из холодных пальцев своего собеседника, побежала к автобусу.
Когда почти все собрались в автобусе, Петти вдруг вспомнила про карликов Билла и Тимма.
— Джэк, Джэк, а куда подевались наши несносные сорванцы?
— Да, а где эти мелкие негодяи, а то без них становиться скучно? — следом спросил «новый миссия». Купание в озере освежило его умную голову, и он был готов к долгожданной встрече с привидением Лео.
— Мы видели, как они летали над озером на облаке, — подала голос с заднего сиденья Арнфрид.
— Да, эти придурки набрали на берегу камней и бросали ими в нас сверху, — заспанным голосом проворчал Родриго, заморенный яркими впечатлениями уходящего дня.