Юрий Долгорукий (Сборник)
Шрифт:
– И костров не жечь. Брось, парень, палку. За лом боярского леса дам батогов!
– Чего его слушать?
– вдруг вырывается из тоскливого гула напористый хриплый голос.
– Вали его! Жми!
В глазах Сыча загорается радость: он, видно, готов использовать крик для злобной расправы. Взглянув на Якуна, он с угрозой спрашивает толпу:
– Кто там сказал - жми?
Горбатый парень Ониська с бесстрашием обречённого отвечает:
– То я сказал…
От мгновенного удара Сыча горбатый, охнув, валится на бок. Сыч, подхватив Ониську на лету, прижимает к себе спиной и туго стягивает под горбом его исхудавшие локти.
– Пусти!
– пробует вырваться горбун.
Лицо его перекашивается от боли. Он глухо хрипит:
– Помогите! Ой, лихо, добрые люди!.. Мирошка, как и Страшко, некоторое время глядел на всё это молча, прячась за спины бежан. Вначале, увидев Сыча, он испугался: узнает бродяга - не жди добра!
Вишь ты, стоит как хозяин всего холма. Пощады от него теперь не жди… И парень, таясь за спинами бежан, с малодушной завистью вспомнил о тех «ведунах», о которых слышал немало: выварит, говорят, такой вот хитрый ведун из кошки, чёрной как ночь, кудесную косточку, возьмёт эту кость в свой рот - и станет невидим! Вот и Мирошке: взять бы такую кость и сделаться невидимкой… потом подойти к Сычу и трахнуть его дубьём по башке.
Но нет этой косточки, и зря сжимает рука дубовую палку: увидит Сыч - погубит навеки!
Однако и молча стоять душа не согласна: уж больно злобен проклятый разбойник! Ишь как суёт седому Демьяну в зубы… Вон бабу Елоху с маху хлестнул… Вторашке люто поддал ногой… Столкнулся с дядькой Страшко и вытянул из-за пояса нож… Ударит ещё, проклятый! А вон - горбуна Ониську… Ужель стерпеть?
Мирошка свирепо выдрался из толпы.
Сыч, увидев его, удивлённо вскинул чёрные брови. Лицо его побледнело, тонкие губы сжались.
– А-а, Чахлый!
– сказал он настороженно.
– Ты тоже сюда пришёл?..
Мгновенье помедлив, бродяга оттолкнул горбатого от себя, перевёл внимательный взгляд на Страшко и вновь на Мирошку и низко пригнулся, как рысь для прыжка.
Мирошка вскинул дубовый кол. В ответ бродяга медленно поднял нож, и сталь блеснула так же светло и безжалостно, как и его глаза.
Любава вскричала:
– О-о-ох!..
Бежане испуганно откачнулись.
Мирошка решил: «Умру, но не сдамся!» - и впился в противника немигающими глазами. Пузатый Якун со смешком велел:
– А ну, покажи ему, Сыч, как перечить служне боярина Кучки!
Федот с угрозой прибавил:
– Чтоб знали, где есть предел, разбойничье племя! Мирошка подумал:
«Либо сам здесь лягу костьми, либо сломлю разбойника колом! Пусть душу вынет из тела, но я его нынче дубьём окрещу! Не дам уйти, как тогда от баб…»
Крепкий, хоть худощавый и малорослый, с девичьим простодушно-смелым лицом, оборванный и голодный, теперь он не отступил бы и шагу. Однако не успел Мирошка взмахнуть своим колом, как сбоку рванулось большое тело Страшко, мелькнул половецкий лук - и нож покатился из рук Сыча.
От сильного удара рука Сыча обвисла, как плеть.
– Казнят!
– проныл он, в страхе взглянув на Якуна.
– Руки вон меня лишил этот бес лохматый… Ох, больно! И нож мой отнял…
Якун багрово надул мясистые щёки, зафыркал и зло затопал ногами:
– Ах, тати! Ах, злое семя! Хватай их! Бе-ей!..
Федот, а за ним рябой Конашка Дементьев и одноглазый мужик по прозвищу Полусветье да двое других мужиков из посёлка нерешительно двинулись на бежан:
– А вот мы в сей час им покажем!
– Закрутим в бараний рог!
Но подойти вплотную боялись и только подталкивали друг друга да грозно размахивали руками.
Страшко, как дубинкой, опять замахнулся своим половецким луком. Рыжий горшечник Михаила, забыв, что он стал холопом, тоже выхватил из кустов дубьё. Вслед за ним и Ермилка вытянул из валежника хлёсткий прут. Даже старый, благообразный Демьян метнул со спины котомку, и в ней загремело что-то, будто ударился нож о нож…
Видя, что дядька Страшко пошёл напролом, Мирошка вдруг по-разбойничьи свистнул.
– Ух, повстречали татя!
– крикнул он звонко и кинулся на Сыча.
Тот отскочил к Якуну, а от Якуна за куст. Якун испуганно завопил, прикрывая жирный живот руками:
– Чур меня… бес глазастый!
– Вот ахну тебя по лбу, - свирепо вскричал Мирошка, - тогда зачураешься, тать полночный!
И вдруг, изловчившись, сильно ткнул Якуна головой в живот.
Сыч в страхе бросился бежать по тропинке на холм. Федот помчался за ним. А за Федотом - рябой Конашка Дементьев.
Полусветье и два других мужика растерянно забормотали:
– Ух, что вы, робяты, право? Чай, мы толкали вас не по воле!
– Мы княжьи, а не Якуиьи. Живём мы вон тута…
– Гляди, ин, изба у часовни, так то моя там изба.
– А там вон - изба Ивашки, сего в овчине… Чего вам на нас яриться?
Мирошка в запале всё же толкнул в плечо и одноглазого Полусветье. Потом наскочил на другого, в худых лаптишках, а кстати и на того, которого звали Ивашкой, - на мужичонку в драной овчине. Когда те в страхе попятились и наскакивать стало не на кого, парень остановился и с любопытством - похвалит иль нет?
– взглянул на Любаву.
Белолицая, крутобровая, с большими глазами, Любава и в старых лохмотьях не потеряла своей красы. Глядя на парня молча, она как будто взглядом ласково говорила:
«Ох, смел ты, Мирошка… Соколу ты подобен!»
Мирошка от радости засмеялся.
– Ну, что же, - сказал он бойко.
– Теперь у нас воля. Куда пойдём-то, дядя Страшко?
Демьян, опустив котомку на землю, ответил за кузнеца:
– Нет силы в сей день идти. Кабы можно поспать в избе… Как мыслишь об том, Страшко?